– Курьерская служба, – ответили ему. – Грант вам принесли. Получите и распишитесь. Гозман побежал открывать. Леонид Яковлевич плакал, всхлипывая разбитым носом, щурился на светящую в лицо лампу и говорил, что никогда раньше этого не делал и что последний раз он пел в детском садике про ёлочку. Его сочувственно выслушивали и в очередной раз говорили, что никто этого раньше не делал, и что делать-то ему ничего не придётся – просто нужно выйти, спеть и уйти под бурные аплодисменты фраеров ушастых. – Russia! – громко объявил ведущий, светясь искусственной белозубой улыбкой. Зрители, до отказа заполнившие «Міжнародний виставковий центр», собрались было засвистеть и закричать «Ганьба!», но глянули на группу болельщиков российского исполнителя, стройными рядами сидящую в своём секторе, едва вмещаясь литыми плечами в кресла, и осеклись. Свет на сцене погас. Одинокий прожектор ярким лучом выхвалил из темноты стройную фигуру российского участника. Леонид Яковлевич от неожиданности подвернул свою двадцатисантиметровую шпильку, но удержался, оправил серебристое облегающее платье со стразами, посмотрел в темноту зала грустными, выразительно подведёнными глазами, поднял тонкие, чувственно изогнутые брови и хрипло запел: – The liberal girl is waiting for you… В кульминационный момент песни, на словах о трудной жизни в среде злых, бесчувственных людей, отрицающих демократические ценности, из стоявшего рядом белого рояля грациозно вылез поэт Дмитрий Быков, держа на руках хрупкого Алексея Навального в розовой балетной пачке, как бы олицетворяющего робкий луч общечеловеческих ценностей в беспросветном мире тотальной диктатуры. Зал взревел от восторга. Зрители из России, Армении, Белоруссии и Греции неожиданно единогласно проголосовали за украинскую группу и Украина вновь заняла первое место, при явном преимуществе российского участника. Петр Алексеевич, наблюдавший конкурс по телевизору, несколько раз яростно ударился головой об стол, чётко осознав, что следующее Евровидение на Украине, пройдёт уже на его личные, нелёгким трудом заработанные деньги. Воодушевлённый успехом, Леонид Яковлевич Гозман целый год успешно гастролировал по Европе и, вскоре, удачно вышел замуж за шведского миллионера. Потом, всякий раз, когда Россию упрекали в ущемлении оппозиции, Путин веско отвечал: – Конечно, это неправда. Вот, например, посмотрите, как мы прекрасно устроили лидера «Союза правых сил». ----------

Politikus.ru

— У дяденьки на улице... Он много таких билетов продавал. По тридцать копеек... Ой, папа, ежик под диван полез...
— Погоди ты со своим ежиком! — нервно сказал папа и посадил Славика рядом с собой. — Как же ты отдал мальчику свой лотерейный билет?.. А вдруг этот билет что-нибудь выиграл?
— Он выиграл, — сказал Славик, не переставая наблюдать за ежиком.
— То есть как это — выиграл? — тихо спросил папа, и его нос покрылся капельками пота. — Что выиграл?
— Холодильник! — сказал Славик и улыбнулся.
— Что такое?! — Папа как-то странно задрожал. — Холодильник?!.. Что ты мелешь?.. Откуда ты это знаешь?!
— Как — откуда? — обиделся Славик. — Я его проверил по газете... Там первые три циферки совпали... и остальные... И серия та же!.. Я уже умею проверять, папа! Я же взрослый!
— Взрослый?! — Папа так зашипел, что ежик, который вылез из-под дивана, от страха свернулся в клубок. — Взрослый?!.. Меняешь холодильник на ежика?
— Но я подумал, — испуганно сказал Славик, — я подумал, что холодильник у нас уже есть, а ежика нет...
— Замолчи! — закричал папа и вскочил с дивана. — Кто?! Кто этот мальчик?! Где он?!
— Он в соседнем доме живет, — сказал Славик и заплакал. — Его Сеня зовут...
— Идем! — снова закричал папа и схватил ежика голыми руками. — Идем быстро!!
— Не пойду, — всхлипывая, сказал Славик. — Не хочу холодильник, хочу ежика!
— Да пойдем же, оболтус, — захрипел папа. — Только бы вернуть билет, я тебе сотню ежиков куплю...
— Нет... — ревел Славик. — Не купишь... Сенька и так не хотел меняться, я его еле уговорил...
— Тоже, видно, мыслитель! — ехидно сказал папа. — Ну, быстро!..
Сене было лет восемь. Он стоял посреди двора и со страхом глядел на грозного папу, который в одной руке нес Славика, а в другой — ежа.
— Где? — спросил папа, надвигаясь на Сеню. — Где билет? Уголовник, возьми свою колючку и отдай билет!
— У меня нет билета! — сказал Сеня и задрожал.
— А где он?! — закричал папа. — Что ты с ним сделал, ростовщик? Продал?
— Я из него голубя сделал, — прошептал Сеня и захныкал.
— Не плачь! — сказал папа, стараясь быть спокойным. — Не плачь, мальчик... Значит, ты сделал из него голубя. А где этот голубок?.. Где он?..
— Он на карнизе засел... — сказал Сеня.
— На каком карнизе?
— Вон на том! — и Сеня показал на карниз второго этажа.
Папа снял пальто и полез по водосточной трубе.
Дети снизу с восторгом наблюдали за ним.
Два раза папа срывался, но потом все-таки дополз до карниза и снял маленького желтенького бумажного голубя, который уже слегка размок от воды.
Спустившись на землю и тяжело дыша, папа развернул билетик и увидел, что он выпущен два года тому назад.
— Ты его когда купил? — спросил папа у Славика.
— Еще во втором классе, — сказал Славик.
— А когда проверял?
— Вчера.
— Это не тот тираж... — устало сказал папа.
— Ну и что же? — сказал Славик. — Зато все циферки сходятся...
Папа молча отошел в сторонку и сел на лавочку.
Сердце бешено стучало у него в груди, перед глазами плыли оранжевые круги... Он тяжело опустил голову.
— Папа, — тихо сказал Славик, подходя к отцу. — Ты не расстраивайся! Сенька говорит, что он все равно отдает нам ежика...
— Спасибо! — сказал папа. — Спасибо, Сеня...
Он встал и пошел к дому.
Ему вдруг стало очень грустно. Он понял, что никогда уж не вернуть того счастливого времени, когда с легким сердцем меняют холодильник на ежа.

Агента звали Алекс. Его завербовали несколько лет назад – он сам шел на вербовку: бывший юрист жаждал денег и острых ощущений. Работал он артистично, обезоруживая собеседников искренностью, резкостью суждений и незамутнённостью сознания.

«А может быть, он болен? – иногда думал Штирлиц, присматриваясь к Алексу. – Жажда предательства тоже своеобразная болезнь».

Штирлиц вернулся к столику, сел напротив Алекса и улыбнулся.

– Ну? – спросил он. – Значит, вы убеждены, что ваши школьники выйдут на улицы и дестабилизируют ситуацию?

– Уверен. Я больше всего люблю работать с детьми. Знаете, это поразительно – наблюдать, как они верят во всю эту чушь, что я им толкаю. Иногда даже хочется им сказать: «Стойте, дурашки! Куда же вы?»

«Вот козёл…» – подумал Штирлиц. Он очень любил детей.

– Ну, это уж не стоит, – сказал он вслух. – Это было бы неразумно.

– У вас нет сыра? – спросил Алекс. – Я схожу с ума без импортного сыра. Кальций, знаете ли, требуют кости.

– Какой именно вы хотите?

– Я люблю пармезан.

– Это я понимаю... Какого производства? Нашего американского, или...

– "Или", – засмеялся Алекс. – Пусть это не патриотично по отношению к нашим США, но я люблю сыры, сделанные во Франции или в Италии. А водку и икру предпочитаю русские.

– Я достану для вас голову настоящего итальянского «пармиджано-реджано». Она большая, круглая, с печатями, штампами даты изготовления и номером варки. Масса кальция и легкоусвояемого белка… Знаете, я вчера посмотрел ваше досье...

– Дорого бы я дал, чтобы заглянуть в него.

– Это не так интересно, как кажется. В вашем досье скучно: рапорты, донесения, требования денег – все смешалось: ваши доносы, доносы на вас ваших соратников... Занятно другое: я подсчитал, что на вашем последнем митинге было арестовано девяносто семь школьников. Причем все они молчали о вас, говоря только о каких-то десяти тысячах евро, которые для них скоро отсудят через Европейский суд. Все без исключения. А их в полиции довольно лихо обрабатывали – разрешали делать селфи, нагло обращались к ним на «вы», умоляли не бузить, вызывали родителей…

– Зачем вы говорите мне об этом?

– Не знаю. Пытаюсь анализировать, что ли... Вы никогда не интересовались их дальнейшей судьбой? И о каких десяти тысячах евро они все говорили?

– Понятия не имею. Меня интересуют только мои деньги. А что будет с этой школотой потом – мне неинтересно. Я тут жить не собираюсь.

– Логично, – согласился Штирлиц. – Скажите, вас точно никто не видел, когда вы сюда ехали?

– Никто.

– Хорошо. Значит, вы убеждены, что школьники будут работать на вас?

– Будут. Я чувствую в себе призвание оппозиционера, трибуна, вождя. Дети покоряются моему напору, моей логике мышления.

– Ладно. Только не хвастайтесь сверх меры. Теперь о деле. Несколько дней на даче будете жить, у Ходор… у барыги одного. Возьмите в серой папке лист бумаги и пишите следующее: "Господин Теффт! Я смертельно устал. Мои силы на исходе. Я честно работал, но больше я не могу. Я хочу отдыха. Я устал, я ухожу".

– Зачем это? – спросил Алекс, подписывая письмо.

– Я думаю, вам не помешает слетать на недельку в Калифорнию, – ответил Штирлиц, протягивая ему пачку долларов. – Там тепло, там яблоки и спасательницы Малибу красиво бегают по пляжам. Без этого письма я не смогу отбить для вас неделю счастья.

– Спасибо! – обрадовался Алекс. – А «кадиллак» и белые штаны мне там выдадут?

– Само собой. А это письмо мы опустим по пути на дачу, – сказал Штирлиц. – И набросайте еще одно, на вашем сайте, своим школьникам, чтобы не было подозрений. Я не стану вам мешать, заварю еще кофе.

Когда он вернулся, Алекс держал в руке планшет с набранным текстом.

– "Граждане школьники! Дорогие мои избиратели, я вас не обижу, кореши! Старшим классам – айфоны! Младшим – тоже по справедливости. Каникулы – круглый год! Учителей-халдеев – побоку! Кока-кола и сникерсы от пуза! Кричите меня!»  Ну как? Ничего?

– Лихо. Скажите, вы никогда не пробовали писать стихи? Или женские детективы?

– Нет. Если бы я мог писать – разве бы я стал... – Алекс, вдруг, осёкся.

– Продолжайте. Вы хотели сказать – умей вы писать, как Дарья Донцова, разве бы вы стали работать на Госдепартамент?

– Что-то в этом роде.

– Не в этом роде, – строго поправил его Штирлиц, – А именно это вы хотели сказать. Нет?

– Да. Только как Донцова я писать не смогу, у меня правильнописание хромает. Оно хорошее, но почему-то хромает.

– Молодец. Допивайте виски, и тронем, уже стемнело.

– Дача далеко?

– В лесу, километров десять. Там тихо, отоспитесь.

Алекс радостно шёл берегом подмосковного озерца, вдыхая запах осенней прелой листвы.

– Сейчас обложусь свежими комиксами «Марвел» и буду читать всласть! Вы любите комиксы, господин атташе?

– Люблю, – ответил идущий немного сзади Штирлиц и что-то вынул из кармана.

– Ах, что за прелесть этот Человек-паук! Ловкий и смелый! Скажите, а он действительно существует? Мы даже как-то поспорили с Ксюш…

Пятикилограммовый спиннер производства Уралмашзавода мягко прожужжал в воздухе танковыми подшипниками и ударил Алекса в высокий лоб.

Алекс удивлённо вытаращил глаза, покачнулся и кулем рухнул в воду.

– Тьфу на тебя, Алексей Навальный, – сплюнул Штирлиц, бросил в то место, куда он упал, спиннер, снял перчатки и пошел через лес к своей машине.

Он сел в шевроле с дипломатическими номерами и устало заснул.

Он будет спать ровно пятнадцать минут, потом проснётся и вернётся в посольство США. Вернётся работать. Ведь ещё не все получили свои гранты.

Green Tea

Его называют непревзойденным мелодистом, Великим Романтиком эры биг-бита. Даже его имя звучит романтично: Северин Краевский... Наверно, оно хорошо подошло бы какому-нибудь исследователю-полярнику или, скажем, поэту, воспевающему суровое величие Севера, или певцу одухотворенной красоты Балтики. Для миллионов поляков Северин Краевский- символ польской эстрады. Но когда его называют "легендой", он возражает: "Я ещё не произнёс последнего слова и не нуждаюсь в дифирамбах".
- Северин - гений, - сказала о нем Марыля Родович. - Это незаурядная личность, у него нет последователей. Он - великий композитор... хотя когда ему говорят об этом, он отвечает: "Я всего лишь тот, кто сочиняет мелодии. Композиторы - это Штраус и Бетховен..."
1.
Хорошо известно, что Краевский был одним из лидеров знаменитой группы "Червоны гитары" ("Czerwone Gitary"). (Вообще-то по польски произносится "червонэ", но у нас чаще пишут "червоны", поэтому так и будем их называть, да и на язык легче ложится.) Но до "ЧГ" Северин успел помузицировать в таких ансамблях, как "Blekitni" ("Голубые"), "Zlote Struny" ("Золотые струны"), "Pieciolinie" ("Нотный стан"). Уже тогда он сочинял песни. Потом играл на бас-гитаре в составе ВИА "Czerwono-Czarni" ("Красно-черные"). После этой группы остались записи на радио и на дисках. А в 1965 году "Красно-черные" превратились просто в "Красные гитары" ("Czerwone Gitary"), и коллектив быстро стал популярным. (Иногда пишут, что это название - "Червоны гитары" - взяли себе не "Красно-черные", а группа "Нотный стан".)
Сам Краевский рассказывает об этих годах так: "Мои корни - на сегодняшней Украине. В памяти звучат песни матери. Когда она что-то делала, всегда пела. В основном по-украински. По-польски говорила плохо. Эта она пробудила во мне любовь к музыке. В школе я должен был соблюдать дисциплину и играть то, что положено по программе. А мне хотелось играть свою музыку. Сначала у меня была дурацкая гитарка с металлическими струнами и смешной электроприставкой. В "Нотном стане" я только пел. Сочинял и пел. Был солистом. То же самое и в "Червоных гитарах": несколько месяцев я только пел. Играли мы в основном на Побережье. Когда ансамбль собрался в поездку по Польше, я не мог поехать с ними. Из-за школы. Тут-то и пригласили меня "Красно-черные". У них я должен был играть на гитаре. В декабре того же 1965 года приехал ко мне менеджер "Червоных гитар", грек, которого на польский манер звали Стасем. Говорит: "Северин, будешь играть у нас на басу вместо Генрика Зомерского, который уходит в армию". Первый раз я выступил с ними в варшавской Главной школе планирования и статистики в канун Нового года. Впервые играл на бас-гитаре. Трагедия... Трудно мне было играть на басу и одновременно петь, поэтому через год, когда появился в ансамбле басист Бернард Дорновский, вернулся я к обыкновенной электрогитаре".
Северин не любит, когда его называют легендой польской эстрады, но как же обойтись без легенд? Вот, например, одна из них. Известно, что в первых рок-группах Москвы часто играли иностранцы - студенты и дети дипломатов. Те, кто пишут об истории советского рока, обязательно вспоминают группу "Тараканы", в составе которой были польские студенты из МГУ. (С ними успел поиграть 14-летний Саша Градский.) В одной из статей я нашел такое сообщение: "Немногим уступала "Тараканам" в популярности еще одна группа польских студентов - "Миражи", на лидер-гитаре у них играл Северин Краевский, будущая звезда польского рока, лидер группы "Червоны Гитары".
В польском же Интернете, где много пишут о "ЧГ" и Краевском, и речи нет ни о каких московских "Миражах". Не упоминается об этой команде и на официальном сайте "Червоных гитар". Думается, это одна из легенд о Краевском, потому что непонятно, что бы делал Северин в Москве в начале 60-х годов. В этой время он как раз учился в Государственной музыкальной школе Гданьска, а затем в Гданьском музыкальном лицее (скрипичный класс Стефана Германа). Он уже тогда увлекался бит-музыкой, но такое увлечение явно не приветствовалось преподавателями Северина, поэтому музыканту пришлось выступать в первых своих командах под псевдонимом Роберт Марчак.
Мемуаристы путаются, называя местом рождения "Червоных гитар" то Гдыню (как, например, в недавнем своем выступлении на радиостанции "Маяк" Андрей Макаревич), то Сопот, то Гданьск. Впрочем, не удивительно: эти три города объединены названием Труймясто (то есть Тригород). От Гданьска до Сопота - пятнадцать минут на электричке, столько же - от Сопота до Гдыни. Сочетание, должен сказать, уникальное! Молодая Гдыня - самый крупный порт Польши, куда заходят океанические лайнеры со всех концов света. Тихий и уютный Сопот - модный европейский курорт с традиционным фестивалем песни, с пляжами, набережными, кафе, бульварами и бальнеолечебницей, основанной ещё врачом наполеоновской армии Жаном Жоржем Аффне. А Гданьск - совершенно уникальный город с тысячелетней историей, с тяжеловесной, прекрасной архитектурой в польско-немецком стиле, с грандиозными храмами и жилыми домами из темно-красного кирпича, с шумными городскими праздниками (в том числе и музыкальными), продолжающимися по нескольку недель, город, связанный с именами Шопенгауэра, Фаренгейта, Гофмана, Гюнтера Грасса, Наполеона и Александра Гумбольта... Разве возможно в таком месте на стать поэтом, композитором, романтиком?
2.
Северин родился 3 января 1947 года в городишке Нова Суль, а детство провел в Сопоте. Росли с братом без отца, семье вечно не хватало денег. Тогда, в трудные послевоенные годы, когда создавалась "новая Польша", почти все так жили: в роскоши отнюдь не купались. Было трудно с продуктами, у детей не было даже игрушек. Пацаны играли "в войнушку" и мечтали о настоящих кольтах.
- Однажды я перещеголял приятелей, - вспоминает Краевский. - В нашем доме жил охотник. У него была старая, разваливающаяся в руках двустволка. Когда он уехал, ружье досталось нам. Собственно, даже не ружьё, а так... дуло с прикладом. Не было даже затвора. Я вытащил из пистонного ружья механизм для стрельбы, прикрепил его пластырем к стволу и выбежал во двор с боевым кличем на устах. Ну и переполох же был! Я получил основательную взбучку, зато хоть минутку у меня была самая лучшая винтовка во дворе!
Слонялись по городу, ходили гулять на Мол - главную достопримечательность Сопота. Это самый длинный - 516 метров - деревянный мол в Европе. Прыгать оттуда в море было запрещено, но когда жарко, кто же мальчишкам помешает? Из прибрежных кафе и ресторанчиков доносилась музыка, по молу прогуливались барышни, изредка к деревянной пристани причаливали прогулочные катера. На лавочках нежились курортники - дышали свежим воздухом, любовались красивыми морскими пейзажами.
Сопотский Мол [А. Петров] На сопотском Моле [А. Петров]
Сопотский Мол (фото А. Петрова)
- Своей постоянной лавки у нас, конечно, не было, - вспоминает Северин. - Мы, семилетние говнюки, залезали под Мол, чтобы в щели между досками разглядывать дамские трусики. Было очень тяжело, вылезали оттуда с красными глазами - всё из-за песка, который летел на нас сверху...
Парень мечтал о велосипеде. Обычное дело: кто из нас не мечтал об этом в детстве? Велосипед - тяжелая гоночная машина "Спорт" с баранкой-рулем - у него появился только тогда, когда велосипеды были уже почти у всех. Однажды кто-то забыл хорошо прикрутить переднее колесо. Съезжая с горы в Сопоте, Северин почувствовал, что колесо отделилось от рамы, а он сам летит лицом вперёд. Спасла его рулевая баранка.
Музыка пришла к нему довольно рано. После музыкальной школы Северин учился в Лицее. С друзьями-студентами крутились на главном "бродвее" Сопота - улице Героев Монте-Касино, ведущей прямиком к Молу, старому маяку и морю. Бражничали в местных кафешках, слушали музыку, присматривались к отдыхающим девушкам. В кафе "Золотой Улей" приходили необычные типажи. Бывал там, например, субъект, у которого в кармане лежала канадская "ксивка". Создавалось впечатление, что он малость чокнутый. Рассказывал ребятам странноватые вещи. Молодые люди ставили ему пиво, и у "Канады" на закрывался рот. Видимо, фантазёр был безудержный. Однажды он рассказал ребятам историю о том, как они все вместе сидели... в одной тюремной камере.
Улица Героев Монте-Касино [А. Петров]Сопот. Улица Героев Монте-Касино (фото А. Петрова)
Потом компания перебралась в сопотский Гранд-Отель. Говорят, что там в то время не было ни одной приличной женщины, одни проститутки.
- В баре я познакомился с женщиной, - рассказывал Краевский, - которая позже стала известной джазовой певицей. А тогда она зарабатывала своим телом. Без моей компании ни за что в жизни не стал бы туда ходить.
Северина интересовала, главным образом, одна только музыка. И больше ничего. Его даже подозревали в том, что он гомосексуалист. Когда-то он шел по улице и услыхал за своей спиной: "Краевская!"
Есть такой анекдот. В ресторане города Ольштына к столику, где сидели музыканты из "ЧГ", подошёл подгулявший посетитель и спросил:
- Можно ли вас пригласить на танец?
Аля, жена Кшиштофа Кленчона, одного из музыкантов, ответила:
- К сожалению, я не танцую.
- Но я приглашаю не вас, а вот эту пани, - ответил незнакомец и показал... на Краевского.
Причиной ошибки стала утончённая внешность Северина. Это был бледный, худой, длинноволосый, чернобровый юноша с длинными пушистыми ресницами.
- А я попросту верил в то, что обязательно встречу идеальную любовь. Потому что был романтиком, - сказал когда-то Краевский.
Популярная певица Марыля Родович помнит Краевского ещё с тех времён, когда его, молоденького красивого парня, новую звезду польской эстрады, окружали толпы фанаток.
- Это был черноволосый мальчик с глазами цвета сапфира. Девушки часами выстаивали под его окном. На меня он смотрел исподлобья. А я была начинающей певицей, которую пригласили исполнять две песни в сольниках Ежи Поломского на эстрадной площадке в Сопоте. А поскольку я не считалась звездой и мне не полагался отель, поселили меня в квартире по соседству с Северином и его мамой. И именно благодаря его маме я и познакомилась с ним. Она пригласила меня на бульон. Помню, что как раз тогда я была удостоена высокой чести: Северин позволил мне послушать демо-версии своих песен.
Однажды журналист спросил Краевского:
- Когда к тебе пришла популярность, вам на сцену, наверно, стали бросать лифчики?
- Контакт "ансамбль - девушки" заканчивался во время раздачи автографов. Со мной же было ещё хуже. Вероятно, создавалось впечатление, что я зазнайка. К моим коллегам подходили симпатичные девушки, а ко мне - нет. Не стану утверждать, что в этом смысле я был абсолютно голоден. Я, конечно, знавал девчонок, но никакой очереди у моей гримуборной не было... Я был страшно застенчив.
- Не пробовал справиться с волнением с помощью бокала коньяка?
- Пробовал. Но после этого мои губы становились деревянными, и я не мог петь. Если бы не это, наверняка пил бы.
- А наркотики?
- Откуда?.. Однажды я взял под язык две успокаивающие таблетки. И со мной случилось нечто такое, что гораздо хуже, чем волнение: всё мне стало по барабану...
[]
Одна из первых песен "Червоных гитар" называется "Анна-Мария" (на стихи К. Дзиковского).
Печальные глаза, прекрасные глаза,
Печальные уста без улыбки...
Вижу каждый день издалека:
Стоит в окне до самых сумерек
Анна-Мария.
Только о ней всё время думаю,
И желаю только одного:
Чтобы она захотела хоть издалека,
Хоть на минуту взглянуть на меня.
Как же я хотел увидеть хоть когда-нибудь
Своё отражение в её грустных глазах!
Как же я хотел поверить в то,
Что когда-то полюбит меня
Анна-Мария.
Больше не вернуть
Пролетевшие года, и дни, и молитвы.
Тот, кого она ждёт,
Уже не придёт под её окно.
Песня была известна и в Советском Союзе. Любой школьный ансамбль считал своим долгом исполнить "Анну-Марию". Русский текст, состряпанный, очевидно, доморощенными пиитами, был ужасен. Анну-Марию ради ритма легко переделали в "Анну-Марью" (впрочем, и сам Краевский произносит в песне именно так - "Анна-Марья"), но избитые слова о неблагополучной любви и медленная печальная мелодия пробуждали желание неудержимо интимничать у пятачка перед ансамблем во время "белого танца".
Кем же была эта Анна-Мария?
- Это одна из гданьских девушек, - рассказывал потом Северин. - Родители увезли её за океан. Серьёзная драма в моей жизни. Мне было двадцать. Это тот возраст, когда мы влюбляемся насмерть. Даже не знаю, слышала ли она о том, что я написал о ней песню. Мы никогда больше не встречались.
А его коллеги рассказывают нечто иное. Анна-Мария была диктором телевидения в Катовице. По невыясненным причинам она навсегда уехала из Польши, оставив влюблённого Северина в глубокой печали. Это была неразделённая любовь.
Северин поёт Северин поёт "Анну-Марию"
Через несколько лет "Червоны гитары" выпустили ещё один хит с похожим названием ("Anna M."). Мелодия была уже более оптимистичной, энергичной, мажорной.
Почти тот же пейзаж,
но я забыл о следах,
затертых временем.
Где ты сегодня, Анна?
Где ты теперь, Анна М.?
Она была со мной везде,
Была, есть и будет.
Хочет не хочет -
вернется вновь
в стихах, в ритме времени,
в тишине, которая жаждет сна,
в тех делах, которые приносит день...
Наверно, к тому времени у Северина немного отлегло от сердца.
Известно имя ещё одной девушки, в которую был влюблён Краевский: Уршула Сипиньска. Любовь к ней вспыхнула во время гастролей в СССР. Молодые люди даже собирались вместе поехать в турне по США, но из этого ничего не получилось, и в конце концов Северин и Уршула расстались.
3.
Один из первых хитов группы "Червоны гитары", ставший мегапопулярным в СССР, назывался "Не задирай нос" ("Nie zadzieraj nosa", музыка С. Краевского, текст М. Гашиньского). Он был выпущена фирмой "Мелодия" на маленькой пластинке вместе с тремя песнями, исполненными другими музыкантами. Кажется, только из-за этого "забоя" "ЧГ" миньон и раскупался бойко. А может быть и нет: ведь на том же миньоне был записан и шедевр П. Саймона и А. Гарфанкля "El condor pasa", и "Баллада о поезде" в исполнении М. Родович, и какая-то угрюмая, но рано или поздно поражающая воображение "Песня индейца"... Наверно, это теперь так только кажется, что слушали на той пластинке одних "Червоных гитар". Песня была написана и исполнена в откровенно битловской манере, чем и привлекла внимание миллионов советских любителей поп-музыки (которые были в то время почти поголовно "битломанами"). В те годы квартет "Битлз" был фантастически популярен, поэтому в музыке всех бит-групп, становившихся известными в нашей стране, старались разглядеть нечто "битловское". "Червоных гитар" называли "польскими битлами".
Даже сегодня поклонники группы находят гармонические и интонационные параллели между песнями "Битлз" и "ЧГ": "Не задирай нос" Краевского - это, дескать, славянский вариант битловского хита "The Taxman", "Учусь жить" похож на "Come Together", "Мы из XX века" - на "A Day In The Life", "У моря" - на "She Loves You"... Нет, никто не обвинял и не обвиняет польских музыкантов в плагиате. Ведь и битлы тоже черпали вдохновение у тех, кто был до них...
Вспоминает Андрей Макаревич:
- Несколько лет не было ни малейшего желания слушать что-нибудь, кроме битлов. Потом постепенно до нас стали доходить обрывки информации, из которой явствовало, что существуют еще американские битлы, шведские битлы. Так вот, ансамбль "Czerwone Gitary" были польскими битлами. Поскольку Польша была к нам значительно ближе и идеологически, и географически, музыку польских битлов можно было иногда услышать по радио. Скажем, в воскресный день. Они мне очень понравились, потому что, наряду со всем необходимым набором битловских атрибутов, в них было что-то еще неуловимо славянское, что-то очень приближающее их музыку к нам. Потом случилось чудо: они вдруг приехали на гастроли. Это был их первый приезд. Они играли в Театре Эстрады. Я простоял полночи за билетами и не попал на концерт. Это было горе, тем паче что друзья мои туда сходили и потом недели две взахлеб рассказывали, как это было громко, красиво, какие у них были волшебные гитары и усилители и как они здорово пели. Потом я узнал, что лидеров в этой команде двое - Кшиштоф Кленчон и Северин Краевский. Кленчон явно косил под Леннона (даже фамилии где-то перекликались) и был несколько похож на него внешне, особенно издали. Краевский представлял собой славянскую смесь Харрисона и Маккартни. "Червоны гитары" были замечательными мелодистами. Сейчас я это понимаю, хотя тогда я не анализировал их музыку, а просто их песни запоминались и их хотелось напевать, слушать и иногда даже играть. Еще позже я узнал, что "Червоны гитары" были созданы в 65-м году в городе Гдыне. На мой взгляд, наиболее удачными у них получились первые три альбома. Они были, с одной стороны, наиболее простыми, а с другой, наиболее заводными и изобретательными.
А вот "польский Ринго Стар" Е. Скшипчик называет другую концертную площадку, где они выступали в Москве: Дворец спорта в Лужниках.
- В первый раз мы выступили в Москве в ноябре 1970 года, - сказал он в интервью журналистам И. Михайлину и А. Заикину. - Если не ошибаюсь, мы дали тогда 14 концертов во Дворце спорта в Лужниках. Это был абсолютный рекорд по количеству слушателей в зале за всю историю нашей группы. Мы тогда остановились в сверхсовременной гостинице "Россия". Восхищались архитектурой Москвы и молодыми москвичками - одними из самых красивых девушек в мире. Помню магазины "Березка", в которых покупать что-либо могли только иностранцы. Помню замечательную икру на завтрак и прекрасный коньяк на ужин. Для нашего первого турне по вашей стране мы подготовили несколько песенок по-русски, предполагая, что это понравится нашим русским слушателям. Оказалось, что публика знала эти песни в оригинальной версии и хотела, чтобы мы их пели по-польски. Это был ещё один приятный сюрприз. Кроме того, никогда нам не приходилось столько летать самолетами, как во время этого турне.
А. Заикин пишет о том, что в Москве "ЧГ" исполнили одну из своих редких песен, которая не вошла в альбомы группы и не издавалась на "синглах": "Самые красивые польские девушки". Песня лишь однажды была включена в виниловый сборник "Золотые годы польского бита, 1970". На концерте кто-то из музыкантов в шутку сказал, что песня называется так только потому, что была сочинена до того, как они увидели московских девушек...
Вспоминает В. Пономарёв (статья называется "Зов "Червоных гитар"): "Еще "Песняры" именовались "Лявонами", Макаревич и вовсе пешком под стол ходил, а Краевский со своими "Червоными гитарами" в 1968-м поставил на уши, ввел в экстаз Минский Дворец спорта. Пожалуй, впервые в истории советской эстрады. Под занавес, когда поляки запели "Не задирай нос", публика повалила в партер танцевать, полезла на сцену. Картина для тех лет немыслимая и вскоре, после ввода войск в Чехословакию, надолго забытая".
Свежим, новаторским казалось в песне "Не задирай нос" абсолютно всё: и характерный гитарно-барабанный саунд, и энергичный вокал в несколько голосов, и явно не славянская гармония, и даже само название. А вот о чем пели музыканты, в нашей стране понимал, разумеется, далеко не каждый.
- Ну что, что там может быть? - ломали голову советские меломаны. - "Не задирай нос"... гм... Наверно, песня адресована какой-нибудь девчонке, Басе или Малгосе, которая крутит носом, не отвечает не телефонные звонки, не приходит на свидания, зазнается, важничает...
Но понимали, что это вряд ли точно. Тем более что в тексте явно слышались слова "пятки", "грека"... Какая "грека", при чем тут "грека"? Ехал грека через реку...
А когда, наконец, узнали содержание песни, удивились тому, как тесно перекликается смысл её с текстом знаменитого хита из мультика "По следам бременских музыкантов". Помните? "Мы к вам заехали на час. Привет, бонжур, хелло! А вы скорей любите нас - вам крупно повезло! Ну-ка все вместе уши развесьте. Лучше по-хорошему хлопайте в ладоши вы!"
Не задирай нос, не строй такую мину,
не прикидывайся дураком.
Ты лучше изменись,
и уже через пару минут
будешь другом всей нашей пятёрки,
только перестань хмуриться.
Развлекайся вместе с нами, если есть охота.
На всеобщее веселье позволь себя уговорить.
Это лучший способ забыть о своих хлопотах
и о том, что тревожит тебя.
Если хочешь петь, пой вместе с нами.
Теперь удобный случай,
потому что мы играем для тебя.
Веселись вместе с нами, если есть охота.
Завтра мы уезжаем, а ты останешься тут.
И только наши песни ты легко запомнишь.
Когда начнёшь напевать рефрен,
мы вернёмся снова.
"Пятки" оказались "пёнткой", то есть "пятёркой", а "грека"... Ну кто же из нас знал тогда, что "Nie udawaj Greka" (дословно: "не изображай из себя грека") - польское идиоматическое выражение, означающее "не прикидывайся дураком", "не строй из себя глупца"?
4.
Поначалу Краевский не входил в "штатный" состав этой рок-команды. Иногда он играл с "Червоными гитарами", но у него было своё "окошко" в программе (видимо, это то, что сегодня именуется "special guest"). Датой рождения группы считается 3 января 1965 года (в этот день празднует свой день рождения и Краевский). Основателями "ЧГ" называют лидер-гитариста Ежи Косселю и басиста Генрика Зомерского. На ударных работал Ежи Скшипчик, на гитаре - Бернард Дорновский. Некоторые из них уже поиграли в командах "Нотный стан" и "Группа X". Почти все пели. И у всех гитаристов были именно красные гитары. Юрек Скшипчик тоже прятался под псведонимом (Ежи Герет), иначе за участие в "крамольной" команде его могли выгнать из музыкальной школы. И вроде бы только тогда, когда в ансамбль пришёл композитор, вокалист и гитарист Кшиштоф Кленчон, группа получила название "Czerwone Gitary".
"ЧГ". Ещё без Краевского
Первый концерт дали 15 января в Эльблонге (город на севере Польши). Обычно же играли в сопотском клубе "Нон-стоп" - в единственном месте в Польше, где во время школьных и студенческих каникул можно было увидеть и услышать ведущих исполнителей польского рока.
В этом же составе в апреле сделали первую запись для польского радио. Все четыре песни вошли в их первый миньон: "Ведь ты боишься мышей" (музыка Е. Коссели), "Такая, как ты" (К. Кленчон), "Считай до ста" (К. Кленчон и В. Корда), "Плюшевые мишки" (П. Калина). Осенью "Червоны гитары" отправились в свое первое концертное турне. Выступали под забавным лозунгом "Грамы и щпевамы найглощней в Польсце!" ("Играем и поём громче всех в Польше!"). Популярность пришла сразу. Сказались опыт выступления в других группах и то, что были сделаны удачные записи. В декабре из ансамбля ушел Зомерский, и его место занял Северин Краевский. Но на первых фотографиях и плакатах группы нет ни Краевского, ни Скшипчика: прятались от своих преподавателей...
Впятером записали первый диск гигант "А вот и мы", куда вошли такие беспроигрышные хиты, как "Не задирай нос", "Matura" ("Выпускные экзамены"), "История одного знакомства", "Ничего не говори", "Кто виноват?". К чести музыкантов, они не стали носиться со своими прежними записями: в лонгплей вошли абсолютно новые произведения, а из четырёх песен с дебютного миньона была выбрана на гигант только одна - "Ведь ты боишься мышей".
Первый альбом Первый альбом "ЧГ"
Уже через год "ЧГ" были названы ежемесячником "Джаз" лучшими в категории "Вокально-инструментальный ансамбль", а ещё через год команда повторила этот успех. В декабре 1966 года из ансамбля ушел Е. Косселя, и квинтет превратился в квартет.
Многие считают, что лучшую свою музыку группа сочиняла и исполняла в первые пять лет. Первый диск "Червоных гитар" был издан тиражом 160000 экземпляров. Один за другим выходили альбомы "Czerwone Gitary 2" (май 1967 г., тираж 240 тыс.), "Czerwone Gitary 3" (1968 г., тираж 220 тыс.), "Na Fujarce" ("На свирели", 1970) с тотчас же становившимися популярными песнями "Такие красивые глаза", "Никто на свете не знает", "Что это за девушка?", "Разрешено с 18-ти лет", "Цветы в волосах", "Кого-то потерять", "Столько счастья"... Альбом "На свирели" некоторыми критиками признан лучшим в творчестве ансамбля. Но вот что удивительно: редкие песни из этого диска попадают в многочисленные сборники "The best" "Червоных гитар". Заметно, что Краевский (автор восьми песен из двенадцати) старательно пытается отойти от уже известных поклонникам группы шаблонов, но вряд ли этот диск впечатлит слушателя сразу.
[]Czerwone Gitary - 3 []Na fujarce

После выхода первых альбомов группа стала лауреатом престижных музыкальных премий как за отдельные сочинения, так и за количество проданных альбомов. На фестивале в Ополе в 1967 году Северин Краевский за свой композиторский дебют был удостоен награды Польской федерации джаза. Второй и третий альбомы получили статус "Золотых пластинок". Американский журнал "Billboard" назвал "Червоных гитар" "популярнейшим польским коллективом". На фестивале молодежных ансамблей "Сопотское лето"69" группа получает приз Золотой Якорь. В январе 1969 года в Каннах им вручают награду ярмарки "MIDEM" в виде мраморной пластинки - приз за самое большое количество проданных в родной стране дисков. Между прочим, в том же году такой же приз получила и группа "Битлз". В 1968 году на фестивале в Ополе ансамбль становится обладателем первой премии за песню "Такие красивые глаза", а в 1969 году на том же конкурсе "ЧГ" побеждают с песней "Белый крест", которую написал К. Кленчон.
У поляков есть традиция устанавливать на военных кладбищах берёзовые кресты на могилах. И теперь, когда я вижу фотоснимки таких захоронений в Медном (Тверская область) или брожу по варшавскому кладбищу "Повонзки", обязательно вспоминаю эту пронзительную песню Кленчона.
Когда запылал вдруг мир,
по бездорожью пошли они через спящий лес.
Ровным ритмом молодых сердец
время отмеряло неспокойные дни.
Поднимался дым пожарищ и клубилась пыль дорог
там, где легла тень седой мглы.
Только в поле белый крест
не помнит уже, кто под ним спит...
[А. Петров]Белые кресты на польском кладбище (фото А. Петрова)

Если в одном творческом коллективе работают два ярких музыканта, которые умеют успешно решать творческие задачи самостоятельно, тут уж недалеко и до конфликта. Со временем у Краевского и Кленчона сложились собственные взгляды на то, чем должен заниматься ансамбль, какую музыку играть. К январю 1970 года дошло до кризиса. Остальные члены группы приняли решение простым голосованием определить, кто из лидеров команды останется в "Червоных гитарах", а кто должен уйти. Кленчон покинул группу, и лидером стал Северин Краевский, который неизменно ассоциировался с лирическим, мелодичным, "романтичным" началом творчества "ЧГ". Талантливый композитор, он обладал (и, как показало время, по-прежнему обладает) ярким выразительным голосом широкого диапазона и почти неограниченных интонационных возможностей.
[]Уже без Кленчона
5.
У Краевского спросили, много ли уходит времени на то, чтобы написать одну песню. Он ответил:
- На это требуется... ну, может быть, минута. Мелодия приходит к тебе внезапно. Но потом всё то, что нужно сделать с ней... придумать аранжировку, решить, кто на чем будет играть, какой будет ритм, поработать над текстом... всё это длится уже намного дольше. Некоторые поэты пишут текст на готовую мелодию месяц или два, некоторые - неделю. Разумеется, я говорю о том, как это бывает у меня. У всех ведь по-разному.
- Тексты ваших песен - это реакция на ваши собственные переживания и чувства?
- Как правило, да.
- Вы пишете тексты под воздействием импульса, внутренней потребности?
- Я не пишу тексты, но иногда подсказываю поэтам, о чем бы хотелось спеть. Чаще всего бывает так: когда к тебе приходит мелодия, становится ясно, что она рассказывает о чем-то конкретном, хотя текст ещё не готов. Обычно это песня о грусти, потому что каждый из нас о чем-то грустит... и не только о любви.
Бывший партнёр Северина К. Кленчон организовал собственную группу "Trzy Korony" ("Три короны"). Это было музыкант-самоучка, талантливый человек, с детства играл на кларнете и гитаре. На сцене выступал с 60-х годов. Через несколько лет после ухода из "ЧГ" Кшиштоф навсегда уехал в США. Вскоре появился первый и единственный диск Кленчона в Соединенных Штатах - "The Show Never Ends" (1977). В это время он много гастролировал по Польше, в 1978 году записал там диск "Расскажи, старик, где ты был". 26 января 1981 года Кленчон выступил в клубе "Milford" (Чикаго). Это был его последний концерт. По дороге домой случилась автомобильная авария. Кшиштоф был тяжело ранен, перенес несколько операций. Сознание к нему возвращалось лишь ненадолго. Ночью 7 апреля 1981 года Кленчон умер. Урна с прахом музыканта была захоронена в день его именин (25 июля) в семейном склепе в городишке Щитно.
К. Кленчон [] К.Кленчон
- Я играл с Кшисем в клубе на его последнем концерте, - вспоминает бывший лидер группы "Трубадуры" Кшиштоф Кравчик. - После выступления мы немного поговорили, но расстались быстро, потому что утром я должен был встретить в аэропорту семью и собирался лечь пораньше. Может быть, если бы посидели подольше, Кшисик не поехал бы именно в то время и не случилась бы эта автомобильная авария...
После ухода Кленчона из "ЧГ" Краевский стал безраздельным лидером группы. Несколько месяцев с ансамблем сотрудничал мульти-инструменталист Доминик Кута (Д. Конрад). С 1971 по 1974 годы музыканты выступали втроем, потом к ним присоединились Рышард Качмарек и Ян Поспешальский. В 1971 году записали диск "Спокойствие сердца", который тоже стал "золотым". Вероятно, самый неоднозначный, самый эклектичный альбом группы. "Червоны гитары" попытались переметнуться из "бита" в "хард-рок". Песни с жёстким, форсированным саундом чередовались с характерными мелодичными балладами. Больше всего поклонникам команды полюбилась одна - "Пылают горы, пылают леса", записанная в любопытной азиатской аранжировке.
Пылают горы, пылают леса в предвечерней мгле,
По крутому склону дня опускается солнце.
Пылают горы, пылают леса, но уже не для меня,
Не хватает мне писем твоих, тепла твоих слов.
Пусть нас разделяет самая широкая из рек,
Самое глубокое течение, самый дальний берег,
Пусть между нами всё самое плохое -
Я всё равно найду тебя.
Обложка диска Спокойствие сердца

Меломаны до сих пор спорят, на каком инструменте играет Краевский в этой "азиатской" песне. И тут опять не обошлось без легенд. На одном из интернетовских форумов, посвященном творчеству "ЧГ", состоялся такой диалог.
- Я думаю, что это ситар.
(Кто-то, между прочим, заметил, что с возрастом Краевский становится похожим на постаревшего Харрисона, умевшего играть на ситаре.)
- Нет, это не ситар. Об этом инструменте музыканты узнали во время одного из турне по южным республикам СССР. Там же и была написана песня.
- Где-то было сказано, что в первый раз Северин сыграл эту мелодию в... ванной (назовём это так) одного советского отеля. Кажется, там была идеальная акустика...
- Это узбекский народный инструмент, который называется "рубаб".
- В интервью еженедельнику "Пшиязнь" в 1974 году Северин сказал следующее: "Замысел написать эту песню возник в Ташкенте во время одной из наших поездок по Советскому Союзу. В столице Узбекистана мы жили почти неделю. В записи я использовал узбекский народный инструмент рубаб. Играя на нём, я старался передать атмосферу Узбекистана, который мы со своими коллегами-музыкантами всегда вспоминаем с удовольствием".
- Да, точно, звучит рубаб. Это афганский инструмент, но на нём играют и в соседних странах.
"Czerwone gitary" записали эту песню и по-русски, для советских слушателей ("Лес горит в огне заката"). После выход в свет диска "Спокойствие сердца" группа вернулась в верхние строчки польских хит-парадов. Ансамбль много выступал на телевидении и радио, принимал участие в песенных фестивалях в Сопоте и в Ополе, выезжал на гастроли в СССР, Венгрию, Югославию, Чехословакию, Австрию, США, Канаду, на Кубу...
В нашей стране гонорар зарубежным артистам в те годы выплачивался наличными. Суммы были для иностранцев весьма символическими. Режиссёр В. Пестов рассказывал, что, получив гонорар, Марыля Родович, например, покупала ящик коньяка для своей команды, а югославская певица Радмила Караклаич перечисляла деньги в Фонд мира. Северин Краевский, договариваясь о предстоящей записи на телевидении, однажды спросил у режиссера:
- Один маленький музыкальный вопрос: сколько вы нам заплатите?
- 80 рублей.
Краевский подумал и сказал:
- И не много, и не мало...
Выступление на немецком телевидении [] "ЧГ" на немецком телевидении
В эти же годы группу полюбили и в ГДР. Немцы записали два сборника - "Consuela" (1971) и "Rote Gitarren" (1978). Эти диски продавались и в нашей стране тоже. Немцы великолепно выполнили свою работу: качество записи, качество винила, даже картон для конверта - всё вызывало искреннее восхищение поклонников группы. Песни были выбраны тщательно (здесь фирме "Amiga" тем более не откажешь во вкусе) и исполнены великолепно. Краевский пел по-немецки, и, странное дело, мягкое "славянское" произношение немецких текстов пришлось по душе даже тем меломанам, которые активно игнорировали "германскую" эстраду именно за резкую и, для непривычного уха, грубоватую немецкую речь. На этих двух пластинках были записаны такие несомненные хиты "ЧГ", как, например, "В моих думах Консуэлла", "Такие красивые глаза", "Проходит год", "На крышу мира"... И казалось, что песни "У меня хороший день" (Ein guter Tag) или, скажем, "Одно только слово: ты" (в немецком варианте - "Hochzeit") словно нарочно созданы для исполнения на немецком языке и уж во всяком случае звучат по-немецки лучше, чем по-польски. Музыку для альбома "Rote Gitarren" сочинил один только Краевский. На конверте были указаны польские и немецкие названия, авторы польского текста и немецкого перевода, и только у одной песни ("Sie heisst Anna") не был указан польский первоисточник. Впрочем, знатоки творчества группы сразу же поняли, что это "Восход солнца в конском табуне". И опять удивились: Анна, снова Анна...
Rote Gitarren [] Немецкий диск "Червоных гитар"
Точности ради нужно сказать, что ещё один сборник "Червоных гитар" был издан в ГДР (хотя и записан в Польше на польском языке). Он так и назывался: "Czerwone gitary" (Amiga, 1970).
6.
В 1974 году выходит великолепный альбом "Ритм земли" ("У меня хороший день", "Одно только слово: ты", "Всё время идет дождь", "День, самое большее два", "Ты была поэзией моей памяти", "Флорентина", "Это была глупая любовь" - одни только шлягеры!). При записи альбома "Червоным гитарам" помогал вокальный ансамбль "Алибабки", который потом принял участие в создании нескольких последующих пластинок ансамбля.
[]Ритм земли

Через два года "ЧГ" выпускают удивительно красивый диск, который называется "Единственный день в году". Тема альбома - Рождество. Это уже, пожалуй, и не рок-музыка вовсе. Композиторский талант Краевского (автора всех песен альбома) достигает новых высот. Мелодии и стихи точно попадают в рождественское настроение. Торжественные гимны доброму зимнему празднику ("Над миром тихая ночь", "Сочельник на целом свете") сменяются озорными колядками ("Звезда на шесте"), гонкой по заснеженному полю ("Всё дальше и дальше бегут сани"), полной грусти и пронзительного мелодизма песней - одной из лучших в творчестве Краевского - "Проходит год". Какое сердце не дрогнет при звуках всех этих мелодий, перекликающихся с таинственным звоном ёлочных игрушек? Ощущение праздника, мороза, неотразимой красоты рождественской ночи - полное! А после праздника - известно, приходит утомление, рождаются мысли о неотвратимом беге времени, а в душе, в сердце - покой, умиротворение, и это настроение как нельзя лучше иллюстрирует песня "Две совы". Есть в альбоме и колыбельные, исполненные Северином под аккомпанемент одной только акустической гитары - "Игрушки уже спят" и "Колыбельная для Крошки". Тиха рождественская ночь, заперты магазины и кинотеатры, пусто на улицах, малыши уснули и видят волшебные сны ("О мой король, ты спи, ты спи, а я не буду сегодня спать..."). А утром откроются одни только костёлы, и туда придут люди, и священники будут петь спокойно и негромко - так, как пели они и сто лет назад, и двести, - славить Господа и Деву Марию, и всё вокруг будет укрыто чистым и ослепительно белым снегом, какой может выпасть только в рождественскую ночь.
Зима, зима - снег, снег, снег
С неба, с неба сыплется.
Куда ни глянешь - белым-бело,
И всё прояснилось.
Зима, зима - снег, снег, снег...
Давно уснул тихий лес,
Радость и покой в каждом из нас.
Горят разноцветные свечи,
Искрятся зимние огоньки,
Пришло время сочельника и Рождества.
Деревья в белых одеждах,
Из каждого дома доносится пение.
Но вот уже свечи погасли,
И в сердцах наших стало светло,
Закончилась рождественская ночь...
Это уже даже не гимн, а молитва ("Зима, зима - снег") - в могучем хоре объединены люди и с надеждой смотрят в будущее... Когда я слушаю эту потрясающую песню Краевского, обязательно вспоминаю рождественское утро в Варшаве, тихие заснеженные улицы, просветленные лица поляков, уютное, какое-то домашнее пение ксёндза в костёле Святой Анны на окраине города в Вилянуве...
[]Порт пиратов []Единственный день в году

Почти сразу же после этого был записан диск "Порт пиратов". Достаточно предсказуемая музыка - легко запоминающаяся, яркая, прекрасно исполненная (кажется, "Червоны гитары" по-другому уже не умели), но, кажется, не ставшая откровением для меломанов: "Старомодные автомобили", "Её улыбка", "Попробуй сам пройти через трудные годы", "Порт пиратов"... Яркие аранжировки, энергичный ритм, задорные "Алибабки" на подпевках... но вряд ли этот альбом стал для кого-то самым любимым в творчестве группы (впрочем, откуда же знать?). Но и в сборнике "Порт пиратов" были песни, безусловно, выдающиеся: "Третья любовь - паруса", "На крышу мира", "Небо в моих краях". И, несомненно, одна из поэтических и музыкальных вершин в творчестве Краевского: "Хорошая погода на счастье". Всё чаще и чаще композитор обращается к стихам Агнешки Осецкой - талантливейшей польской поэтессы, творчество которой у нас в России, по вполне объяснимым причинам ("языковый барьер"), мало знают.
Из-за семи морей и семи зорь
Приплыл однажды капитан,
Поздоровался с луной,
Погрузился в сон, и приснилось ему,
Что словно вода, утекает молодость,
И всё чаще хмурится лоб,
Но тут вдруг погода -
Такая хорошая погода на счастье.
Никто не ободрит, всё гуще тени,
А тут вдруг погода, хорошая погода,
Подходящая погода - на счастье.
Всё труднее на ступеньках,
И пусто в буфете,
Но тут вдруг погода -
Хорошая погода на счастье.
И абсолютно "по-ленноновски" - эпатажно и многозначительно - звучит абсурд второго куплета:
Из тысяч серых контор
Вышел измученный хор,
Отставил в угол счёты,
Искупался в повидле,
Погрузился в сон, и приснилось ему...
И снова - о том, как с годами всё труднее подниматься по ступенькам и пусто в буфете, лишь погода вдруг нет-нет да и порадует, "подходящая погода - на счастье"...
[]
Кто-то, возможно, упрекнет меня в излишнем цитировании стихов. Но мне кажется, что очень важно понимать, о чем поёт популярный музыкант. Северин Краевский уделяет огромное внимание текстам своих песен (да нет, "тексты", видимо, его не устраивают - ему нужны стихи), а о дружбе музыканта с поэтессой, прозаиком, драматургом, журналисткой и кинорежиссером А. Осецкой (скончавшейся от рака 1997 году) знали все - по крайней мере, в Польше.
Кому-то, вероятно, будет интересно узнать, что в этом же альбоме есть песня на стихи А.С. Пушкина в переводе Юлиана Тувима "Я вас любил" (по-польски это звучит так: "Кохалэм панё"). И она, и "Погода на счастье" исполнены Краевским под аккомпанемент акустической гитары - отнюдь не случайный минимализм: Северин ищет новые, более лаконичные средства самовыражения. Когда-то он запишет прекрасный альбом на стихи одной только Агнешки Осецкой под аккомпанемент акустической гитары...
[]
К слову, когда Краевского стали показывать на советском телевидении (70-е годы), многих удивил инструмент, с которым музыкант выступал на сцене. Это была электрогитара с двумя грифами: одни гриф - на двенадцать струн, другой - на шесть. Она используется в том случае, если исполнитель вынужден часто менять инструмент на эстраде. Позже мы увидели такую гитару в руках одного из солистов советского ансамбля "Земляне". А знатокам джаза известно, что на гитаре с двумя грифами играет Джон Мак-Лафлин.
7.
В конце 70-х годов Северин Краевский решил сосредоточиться на одной только композиторской работе. Ансамбль "Czerwone gitary" был фактически распущен. Лишь в начале 90-х годов группа ненадолго собралась для того, чтобы провести несколько концертных туров, и встречали их повсюду с неизменным энтузиазмом. Все эти годы выпускались сборники (всякого рода "The Best", "Gold" и "Ballady"), а в 1995 году Северин поставил точку: записал альбом "Конец", куда вошли песни с характерными "программными" названиями - "Свободны", "Это не плохо", "Ещё успеешь", "Всем, кто о нас помнит"... Исполнитель этих песен указан так: Czerwone gitary by Sewerin Krajewski. И дано пояснение, что все вокальные и инструментальные партии исполнил один только Краевский. Очевидно, другие музыканты команды ещё не собирались объявлять о смерти группы. Северин же заявил прямо: это конец. Музыкант чувствовал себя одиноким - видимо, поэтому на обратной стороне обложки диска он указал своих "партнёров": Jan Proteus (бас), Emu из Санта-Крус (клавишные), Roland из Осаки (перкуссия). Шутка или крик отчаяния?.. Позже он объяснил в одном из интервью, что всё это - названия инструментов, на которых он играл во время записи: басовый синтезатор назывался "Jan Proteus", клавиатура "Emu" изготовлена в Санта-Крус, а синтезатор "Roland" сделан в Осаке...
Мы свободны,
утомлены, но свободны,
вдохновенно, но спокойно
смотрим на мир.
Мы свободны,
хотя у нас и осталось лишь одно крыло,
наши мысли не так быстры,
а в сердцах один только песок.
Поверь, что это возможно,
правда, поверь,
убери только фальшь вокруг нас...
("Wolni", стихи Я. Цыгана).
"Ах, напрасно Краевский поставил точку в биографии ансамбля, - сокрушаются сегодня поклонники "Червоных гитар". - Ещё бы петь им и петь..." "А точка и не поставлена, - возражают другие. - Группа "Червоны гитары" жива, ездит на гастроли, даже в России побывала недавно... Послушайте хотя бы их последние альбомы "Ещё играет музыка" (1999) и "О.К." (2005). Что ни песня - то хит! Всё та же гармония красивых мелодий, всё то же исполнительское мастерство... Только Северина там уже нет".
Альбом "Конец" запомнился мелодичными хитами "Фотографии из отпуска", "Ещё успеешь" и "Это не плохо", но в целом в биографии группы этот диск не назовёшь лучшим. Поклонникам рок-музыки песни сборника (красивые и по-своему милые) показались слишком уж причёсанными, по-студийному стерильными, "попсовыми". Это была уже агония "Червоных гитар", которая началась, пожалуй, ещё в конце 70-х годов. Но никто тогда, в семидесятых, не понимал, что это агония. Потому что музыканты выдали публике несколько грандиозных мегахитов, которые почему-то не вошли ни в один альбом группы, только в сборники. Прежде всего, это песня "Remedium" ("Целебное средство"), которая в нашей стране больше известна как "Сесть бы в поезд" (муз. С. Краевского, стихи М. Чапиньской, 1979). Эта песня чаще звучит в исполнении Марыли Родович (у неё даже есть такой альбом - "Сесть в поезд"). Но следует помнить, что эта песня впервые прозвучала именно в исполнении "Червоных гитар".
Миром правит осень,
Всё утопает в золоте и в красном,
А мне так хочется - не знаю, почему -
Сбежать на поезде от осени,
Сбежать на поезде от друзей,
Врагов, квитанций, телефонов.
И не нужно долго размышлять,
Достаточно только выйти из дому
И сесть в поезд, всё равно какой,
Не заботясь о багаже и билете,
Сжимая в руке зеленый камешек,
Смотреть, как всё остаётся позади...
А двумя годами ранее "ЧГ" показали музыкальному миру, вероятно, свой главный хит - песню "Не успокоимся" ("Nie spoczniemy"). В России она была невероятно популярной, да и сегодня её, безусловно, помнят. В 1977 году песня прогремела на музыкальном фестивале в Сопоте (впрочем, она там получила лишь второе место). В СССР эти концерты были показаны по телевидению. Мелодия - напевная, печальная, абсолютно славянская - попадала в сердце слушателю сразу и запоминалась немедленно. Те же, кто хоть немного понимал польский текст, восхищались стихами Агнешки Осецкой.
Время не приносит утешения.
За одним черным тузом - другой туз.
Стоило ли любить нас?
Наверно, стоило,
но этой картой плохо распорядилось время.
Не успокоимся, пока не дойдём
до седьмого леса.
Ну так в путь! В дорогу!
Давайте споём ещё раз.
Удивительно, что эта песня сначала была предназначена вовсе не для "Червоных гитар"! Агнешка Осецка вела на телевидении программу "Sentymenty". Вдвоём с Краевским они написали для этой программы песню "Не спочнемы" (в те годы мы называли её именно так, по-польски). Предполагалось, что её исполнит Станислав Венглош. Он долго репетировал, сделал запись, прошел даже первые видеопробы. И так случилось, что музыканту не хватило всего одного дня. Утром он прочитал в газете, что в программе Осецкой будет петь Краевский. "Он выступил, песня сразу же стала хитом, - рассказывал позже Венглош, - а я и сегодня не знаю причины, почему всё так сложилось для меня. Через двадцать лет я спросил у Краевского, как это было на самом деле. Он ответил мне, что ему сказали, будто у меня нет времени, чтобы закончить работу над записью. Моя плёнка, наверно, всё ещё лежит на студии. Сегодня, спустя много лет, когда интерпретация Краевского у всех на слуху, можно сказать, что в моём исполнении эта песня никогда не стала бы такой популярной. Хотя, впрочем, как на это посмотреть..." Существует и другая версия: кто-то из начальства сказал Венглошу, что его исполнение не годится для телевизионной передачи. Странная история приключилась со Станиславом Венглошем. Музыкант сотрудничал со "Скальдами", со знаменитой польской группой "Будка суфлёра", чуть не стал первым исполнителем выдающейся песни Краевского... но так и не сделал заметной карьеры на эстраде.
Спустя полтора десятка лет, в 1991 году, во время большого юбилейного концерта "Червоных гитар" в Зале Конгресса, когда музыканты запели "Стоило ли любить нас?", публика стала кричать с места: "Вас стоило любить!"
Когда-то Марыля Родович, повествуя в песне "Едут разноцветные кибитки" о разгульной цыганской жизни, пела так: "Возьмите много или немного, столько, сколько нужно: кто-то - красное, кто-то - зелёное, тень или блеск, кто-то - пурпур, кто-то голубизну, а кто-то - эхо этой песни, - возьмите всё, прежде чем я уеду с цыганами в черный лес..." И вот опять в польской песне появился роковой символ леса - дальнего, последнего, "седьмого", "черного", - словно эвфемизм окончания всего живого, светлого, настоящего... Но никто тогда не понимал, что "Червоны гитары" уже почти подошли к этому лесу, где их ждала неизвестность...
8.
Так начался новый этап творческой жизни Северина Краевского. Этот период почти неизвестен в нашей стране. Музыканта перестали показывать по советскому телевидению. Мало кто слышал его сольные диски. Лишь до самых преданных его поклонников какими-то неведомыми путями доходили новые альбомы Краевского. В эти годы Польша, "самый весёлый барак соцлагеря", если выразиться по-совкому, "бузила": забастовка на гданьской судоверфи, "Солидарность", Лех Валенса... Потом пришёл к власти Войцех Ярузельский. Всё польское стало потихоньку уходить из советской жизни: кино, музыка, книги, журналы, газеты - всего как-то сразу стало мало, всё почти сошло на нет, нам оставили одну только политику.
"Отечественные ВИА пели про комсомольский задор и БАМ. Западную музыку мы слушали только по хрипящим радиоголосам, редкие диски были "контрабандой" и грозили неприятностями... - вспоминает В. Пономарёв. - Именно поляки в течение нескольких десятилетий утоляли наш музыкальный голод (венгры, югославы и чехи были на вторых и третьих ролях). То была музыка на любой вкус. "Breakout" играл блюз, "SBB" - энергичный рок, "Скальды" - интеллектуальный "поп", Марыля Родович - кантри, "Но то цо" - фольклористику, близкую тогдашним "Песнярам". Переехавший в Варшаву из Гродно Чеслав Немен исполнял авангард, Эва Демарчик - шансон, Ежи Поломски был как Фрэнк Синатра. Иными словами, уже тогда у поляков было много такого, чего в русскоязычной массовой музыке, увы, нет и по сей день. Но чего у них не было никогда, так это вульгарности и пошлости. Возможно, поляки переболели этим раньше..."
Интернета в нашей стране тогда не было, а на советском телевидении - всего две программы. Потом и в СССР началась "перестройка", и нам тем более стало не до Польши.
А Краевский продолжал сочинять песни - теперь уже больше для других исполнителей, нежели для себя. Особенно плодотворным оказался творческий союз с Марылей Родович. Песня Краевского "Да здравствует бал" в исполнении Родович была отмечена в 1984 году на World Song Festival в Лос-Анджелесе. Вместе с певицей Краевский записал дуэтом такие свои хиты, как "Колыбельная для Крошки", "Людская болтовня" и "Погода на счастье". Всегда в репертуаре Родович звучит "Сумасшедшая танцует" и "Песня о голубях". Даже уже в наши дни (в 2002 году) Родович записала альбом, почти полностью составленный из песен Северина Краевского. Иногда они и сегодня собираются в доме Краевского под Варшавой и поют дуэтом.
- Он по-прежнему поёт так же чудесно, как и раньше, - говорит Родович. - В Польше нет другого такого же вокала!
Но не для одной только Марыли Родович сочиняет песни Краевский. В списке его "штатных" исполнителей - Эдита Гепперт, Галина Фронцковяк, Ежи Поломски, Ирена Яроцка, Здислава Сосницка, Стеня Козловска, Магда Умер, Лусья Прус, Уршула Сипиньска, Тереза Тутиньска...
Краевский стал сочинять для кино, телевидения и театра. И снова Польша запела "wielkie przeboje" мастера: "Беги, сердце моё" (из телесериала "Ян Сердце"), "Развлекай меня" (из кинофильма "О, Кароль") и "Ждёшь одну только эту минуту" (популярный фильм "Похищение Агаты"). Северин сочиняет мюзикл "Караул! Что же это творится!", балладу к фильму "Алло, эспаньолка! или Последняя гастроль короля медвежатников", музыку к театральным спектаклям "Бабочки свободны", "Война и мир", "С праздником!", "Самая святая святость", "Секс и деньги", "Самый красивый на деревне", "Искусство любви". Песни Краевского звучат в фильмах "Любовник моей мамы", "Гоголь-моголь", "Дочь и сын", "Ошибка в расчетах", "Агнешка", "Голод сердца", "Каникулы в Амстердаме", "Без любви", "Отражения", "Неразбериха, или Гоголь-моголь-2", в сериале "Золушка" (кто у нас, в России, всё это видел?).
Кто-то, наверно, скажет: "Подумаешь, песни для кино... Если это не экранизация мюзикла, то что там остаётся? Две запоминающиеся мелодии, которые повторяются в разном темпе на разные лады, несколько многозначительных аккордов, иллюстрирующих настроение эпизода, десяток странных звуков, извлеченных из синтезатора - и готово, саундтрек создан, а композитор красуется в титрах фильма..." Но вот, например, мелодрама "Похищение Агаты". Странно, что этот фильм, снятый в Польше пятнадцать лет назад, до сих не показали и, вероятно, не собираются показывать у нас в стране.
[]
Шестнадцатилетняя красотка Агата, дочь известного политика, воспитанная в "приличной семье", влюбляется в красавца-парня по имени Цыган ("Цыган - это и имя, и профессия..."), который, ко всему прочему, только что сбежал из тюрьмы. Молодые люди приходят к родителям Агаты, и девушка просит, чтобы ей разрешили жить с Цыганом, потому что они любят друг друга... уже второй час. Естественно, родители против, и их, откровенно говоря, нетрудно понять. Но можно понять и Агату с Цыганом. Хлопец он хоть куда (актёр Славомир Федорович), никакой это не бандит, попал за решетку по глупости, в нём нет ничего цыганского, обаятельный польский парень, талантливый (музыкант!) и добрый. Агата же (Каролина Росиньска) - просто идеальная красавица, женственная, нежная, преданная любимому девушка. Цыган принимает решение похитить Агату, чтобы жениться на ней без разрешения её родителей. Они бегут, угоняя автомобили и прячась у друзей Цыгана. Отец и мать Агаты предпринимают решительные действия: пытаются снова посадить Цыгана за решетку, Агату прячут в психиатрическую клинику. Отовсюду молодым людям удается улизнуть, им помогают, как ни странно, рядовые полицейские (презирающие политиков) и рядовые врачи (которые боятся, что Агата покончит с собой). При этом Цыган умудряется сделать запись своих песен на телевидении (сочинил их для фильма, разумеется, Краевский) и собирается подарить их в день рождения Агаты:
Большая любовь не выбирает,
Совсем не спрашивает, хотим ли мы её.
Большая любовь - большая сила,
Останемся верны ей навсегда.
Папа и мама Агаты в исполнении культовых в нашей стране актёров - Ежи Штура ("Сексмиссия", "Дежа вю") и Поли Раксы (Маруся-Огонёк из сериала "Четыре танкиста и собака") - потрясающий дуэт: озлобленные и решительные хищники из "высшего общества", готовые на всё. Они призывают в помощь себе чуть ли не весь польский Совет министров и ни перед чем не останавливаются: прослушка телефонов, ложь, обыски, угрозы, полицейские облавы... И когда Агата и Цыган готовы уже обменяться кольцами и клянутся друг другу в вечной любви, точный выстрел снайпера (!) обрывает жизнь парня. По инерции шепча помертвелыми губами "Клянусь тебе...", Агата склоняется над погибшим возлюбленным, который в последнем объятии сжимает любимую собачку, доверчиво прижавшуюся к его груди (эта деталь почему-то особенно усиливает эффект неотвратимости случившейся трагедии), а в это время звучит человеческий, слишком человеческий голос Краевского:
Ждёшь одну только эту минуту.
Сердце бешено бьётся.
Я понял, зачем живу.
Знаю, ты чувствуешь то же, что и я...
[]Кадр из фильма "Похищение Агаты"
Полицейский террор и снайперы - против влюблённых молодых людей... Это уже не просто "Ромео и Джульетта" циничных и подлых 90-х годов прошлого века. Это социальная притча. Можно ли быть счастливым в таком обществе? Хочешь не хочешь, а поневоле становишься на сторону Агаты и Цыгана. Зрителю этот выбор диктует не только хорошая работа режиссёра (Марек Пивовски) и актёров, но и музыка Северина Краевского...
Принято считать, что композитор любит надолго замолчать, оставляя в неведении своих многочисленных поклонников. Но достаточно заглянуть в обширную дискографию Краевского, чтобы убедиться в том, что это не так. "Беги, моё сердце" (1983), "Каникулы в Амстердаме" (1993), "Похищение Агаты" (1993), "Ян Сердце" (1994), "Песни для кино" (1994) - это только диски с музыкой для кинематографа, телевидения и театра... Но ведь Северин записал и собственно "сольные" сборники песен: "Seweryn Krajewski" (1984), "Запасные части" (1989), "Самая красивая" (1995), "Ночь - муза для музыканта" (1997), "Люблю эту грусть" (2000). И одним из первых был диск "Строфы для гитары" (1984), написанный на стихи Агнешки Осецкой.
9.
Краевский много работал с такими поэтами, как Я. Цыган, М. Чапиньска, E. Пшибора, Д. Вышогродский, К. Дзиковский. Но больше всего песен он сочинил с Агнешкой Осецкой. Их познакомила Марыля Родович.
- "Червоны гитары"? Это такие, в жабо, поющие какую-то безвкусицу? - спрашивала Осецка у Родович, когда они вместе шли по лесу в гости к Северину Краевскому.
А. Осецка и М. Родович [] А. Осецка и М. Родович
Но хватило нескольких минут, чтобы между поэтессой и композитором завязалась крепкая дружба.
- Северина болтуном не назовёшь, - рассказывала потом Осецка. - Язык служит ему для передачи информации, иногда для горькой или даже мрачноватой шутки, порой же даже для того, чтобы пробормотать то, что скопилось на сердце... Но вовсе не для обнажения собственной души, драматических признаний или метафизических стонов.
Позже поэтесса призналась, что Краевский - самый любимый её композитор.
Однажды на польском телеканале "Культура" показали документальный фильм об Агнешке Осецкой.
"А здесь снимок с композитором, с которым я связана давно и который мне очень дорог, - говорит поэтесса и показывает фото. - Это Северин Краевский. Снимок сделан в его доме под Варшавой. Я тут курю трубку - не знаю, зачем. Может быть, Северин полагал, что у меня должно быть что-то в руках. Выглядит не очень натурально... Это такая... удивительная дружба, потому что когда я познакомилась с Северином (а было это много лет назад), мы, в общем-то, не умели разговаривать. Совсем не умели. Во-первых, я старше Северина. А во-вторых..."
А. Осецка в гостях у С. Краевского [] А. Осецка в гостях у С. Краевского под Варшавой
А что во-вторых, зритель на узнал, потому что в фильме начинает звучать песня Краевского и Осецкой "Ключи от счастья". Поэтесса и музыкант неторопливо прогуливаются меж деревьев пригородного леса под Варшавой. Пасмурный сырой день, на тропинке слякоть, лужи. Поздняя осень или ранняя весна. Северин в светлых спортивных брюках, в розовой куртке и в кроссовках. Агнешка - в длинном пальто, кутается в толстый шарф. В руках у музыканта - листок бумаги. Возможно, новые стихи Агнешки. Осецка улыбается, Краевский задумчив, опустил голову, всматривается в текст. Кто знает, какие мелодии рождаются в его голове в эту минуту?.. Следующий кадр: Северин сидит за синтезатором, пальцы музыканта легко гуляют по клавишам. Кажется, что-то напевает. Чуть в стороне - Агнешка Осецка, слушает, покусывая губы. Позади неё - студийный пульт со множеством кнопок и ручек: очевидно, домашняя студия Краевского. К ним подходит лобастый мальчишка лет пяти. Вероятно, сын Северина. Показывает отцу акварельный рисунок, на котором изображен какой-то клоун в красном колпаке, а в уголке листа, как водится, - желтое солнце. Агнешка берёт рисунок, улыбается, слушает рассказ мальчика. Потом в комнате появляется жена Краевского - красивая шатенка с короткой стрижкой и тонкими чертами лица. Северин немного дурачится, комично изображает, как пианист стучит по клавишам. Жена Краевского что-то предлагает гостье: "А может быть хотите..." - дальше не разобрать из-за музыки. Наверно, приглашает за стол. "Попозже", - отвечает Северин, не отводя задумчивого взгляда от клавиш. И на фоне этих кадров звучит песня на стихи Осецкой:
Не скрывай своих слёз, прикрывшись шапочкой,
Это непросто, зато они быстрее высохнут.
Свои сны не прячь под подушку,
Пусть себе плывут.
Но схорони глубоко ключи от счастья
И знай, что у тебя нет ничего,
Кроме этого маленького золотого ларчика,
И это всё, что есть...
Сегодня этот фильм не может не вызвать грусть, потому что обязательно вспоминаешь, что Агнешки Осецкой нет в этом мире уже больше десяти лет, умерла от рака в 1997 году. А сам Краевский признаётся, что ему очень не хватает Осецкой, ради которой имело смысл сочинять песни. Агнешку и Северина называли "дуэтом". Сегодня об этом плодотворном союзе часто вспоминают их поклонники. Вот, например, какой диалог состоялся на одном из форумов в польском Интернете:
- Северин сотрудничал со многими поэтами, но, думаю, что именно тексты Агнешки Осецкой подходили к стилю музыки Северина лучше всего. Эти стихи в сочетании с музыкой Краевского кажутся единым целым. Создаётся впечатление, что эти стихи словно специально рождены для его музыки. У Осецкой был интересный стиль (так же как и у Северина). Сегодня нет таких поэтов, кроме, может быть, Яцека Цыгана и Магды Чапиньской.
- Часто было так, что сначала сочинялся текст, и только потом рождалась музыка. Может быть, это и был секрет их успеха...
- Осецка - Великая поэтесса, которая творила вместе с Великим артистом, каким можно назвать Северина Краевского. Это та музыка, которую я слушаю при выключенном свете. Часто это помогает мне принять какое-то решение, а иногда что-то проясняет в жизни. Это чудо!
- Интересно, нет ли у Северина ещё каких-нибудь стихов Осецкой, на которые он собирается сочинить музыку?
- Думаю, что даже если такие тексты и есть - где-то там, глубоко в ящике шкафа, - то Краевский всё равно ими не воспользуется. И, конечно, не потому, что они ни на что не годны. Думаю, ты понимаешь, о чём я говорю...
- Северин утверждает, что всегда было именно так: первой рождалась музыка. Вряд ли есть ещё какой-нибудь забытый текст Осецкой. Тем более что Осецка в последнее время сочиняла не только для Краевского: вспомним хотя бы Зелиньского, Микулу... А меня, например, раздражает то, что очень часто на радио о песнях Краевского и Осецкой говорят так: "Песня Осецкой". Когда-то я обратил на это внимание самого Мастера, а он вообще никак не прореагировал. Он очень корректен по отношению к Агнешке Осецкой. И благодарен ей за многое.
- Теперь уже только один человек знает, какие отношения были между ними. Я имею в виду самого Северина. Он всегда подчёркивал, что с пани Агнешкой работалось ему удивительно легко! А если говорят, что это, мол, "песни Осецкой" - то, думаю, в память о большой поэтессе! Потому что пани Агнешка Осецка, несомненно, была великой женщиной. Так что не стоит нервничать, коль уж самому Северину такое положение дел не мешает.
- Да я, в общем-то, и не нервничаю... Я говорю о справедливости. Было время, когда дом Агнешки Осецкой и дом Северина разделял только сосновый лесок между Фаленицей и Михалином...
- Стихи Осецкой отлично сочетаются с музыкой Северина. Они очень отличаются от тех, что написаны Агнешкой для других композиторов. В них - свой неповторимый климат, свой стиль. Я без труда узнаю песни Северина на стихи Осецкой...
- Когда-то я попытался подсчитать все известные мне песни, написанные этим дуэтом. Сосчитал больше восьмидесяти, а их наверняка намного больше. Разве что только пара "Васовский и Пшибора" сумела сочинить больше (по крайней мере, в Польше).
Известно, что Краевский и Осецка написали вместе более ста песен. Впервые её стихи А. Осецкой на дисках "ЧГ" появляются лишь в 1976 году (альбомы "Один день в году" и "Порт пиратов").
- Мой первый текст для "Червоных гитар" был ужасен, - скажет она позже. - Он назывался "Порт пиратов". В нём не было ничего от настоящей Агнешки Осецкой, и ему было далеко до простоты классических текстов, тех, что писали для ансамбля прежние авторы. Я поняла, что веду себя как портниха, которая упрямо пытается шить платье по мерке. Поняла и успокоилась. Попробовала писать не "под "Червоных гитар", а так, как мне хочется, и дальше пошло чудесно.
В 1983 году выходит сольный сборник Краевского и Осецкой "Беги, сердце моё", а ещё через год - одно из самых заметных творений этого дуэта: "Строфы для гитары". Эти песни (баллады для голоса под аккомпанемент акустической гитары), сочиненные в стиле бард-рок, сегодня считаются жемчужинами польской популярной музыки: "Нет, нелегко", "Наше осеннее...", "Что каждый парень должен знать", "Песня о разрыве сердца"... И самый главный хит альбома, который сегодня поют не только эстрадные, но и джазовые вокалисты (знаменитая Анна Мария Йопек, например) - "Когда меня уже не будет".
"Строфы для гитары"
Сядь перед этим мужчиной лицом к лицу,
Когда меня уже не будет.
Сожгите в камине мою обувь и плащ,
Устройте себе гнёздышко.
А меня обманывай мило
Улыбкой, словом, жестом,
Пока я есть...
Дели хлеб с этим мужчиной,
Когда меня уже не будет.
Купите занавески, какую-нибудь лампу и стол,
Устройте себе гнёздышко.
А меня развлекай печально,
Улыбкой, словом, жестом,
Пока я есть...
Поплыви с этим мужчиной в верховья рек,
Когда меня уже не будет,
Найдите поляну, стройную сосну и берег,
Устройте себе местечко.
А меня вспоминай благодарно
За то, что мало снился.
Но ведь я был, я был...
В 1989 году был записан новый альбом этого дуэта "Запасные части". И снова зазвучали яркие песни поэтессы и композитора, немедленно ставшие шлягерами на долгое время: "Не убегай к маме", "Ключи от счастья", "Польская жизнь", "Ночь св. Люсии", "Чёртики в дожде"... В 1993 году фирма "Digiton" переиздаёт оба альбома под названием "Строфы для гитары" (диски 1 и 2), а в 1997 г выпускает компакт, на котором собраны все эти песни вместе. Несомненно, они стали не только музыкальным, но и поэтическим событием тех лет. Тем, кто хоть немного понимает польский язык, уже не забыть многие строчки Осецкой из этих сборников. Пани Агнешка часто подчеркивала, что все эти песни рождались словно сами собой, "их ноты сами находили общий язык друг с другом".
Пришло время достать обручальные кольца из шкафа,
Приготовиться к важным решениям.
Пора травку заварить перед сном,
Поговорить с псом...
Пора ребёнку сказать, что папа
Отведёт его завтра в школу.
"Знаешь, сынок, у тебя будет брат -
Так утверждают ангелы..."
Ох, как длинна наша осень -
Порог, предбанник и сени,
Перед зимой последнее пристанище -

Обнадеживающая трель дверного звонка отвлекла его от грустных раздумий. Секретарша Танечка – тоненькая невысокая брюнетка - бросила помаду с зеркальцем на стол и, похудевшей каравеллой, не спеша, поплыла к двери.

__Со своего места Леониду не было видно посетителя, лишь доносился его голос – глубокий мягкий баритон. На пороге кабинета возникла Танечка.

- К тебе. Заказчик, кажется, - с придыханием сообщила она, расширенными глазами пытаясь показать небывало высокий уровень посетителя.

__Леонид невольно подтянулся. Даже средненький заказ помог бы сейчас поправить ситуацию.
Вошедший в кабинет мужчина мгновенно заставил забыть слово «средненький». Весь вид его говорил о немалом достатке и более чем достойном месте под солнцем. Строгая шерстяная «тройка» черного цвета, шелковый галстук, часы, превосходящие по стоимости трехлетний бюджет агентства; тонкий аромат парфюма, мгновенно вызвавший ностальгию по никогда не виденному Парижу и, что больше всего поразило Леонида – старинная трость из красного дерева с серебряным набалдашником. Почему-то именно трость убедительно доказывала, что гость пришел с очень солидным заказом. Лицо посетителя также привлекало взгляд. Длинные, до плеч, волосы цвета одуряющей южной ночи служили прекрасной оправой светящимся внутренней силой, умом и необыкновенным обаянием темным глазам на длинном смуглом лице. Черные усы и бородка клинышком замечательно сочетались с тростью.

- Леонид Аркадьевич? Добрый день, – улыбнулся глазами незнакомец и уверенно двинулся к креслу для посетителей. – Благодарю, - добавил он, когда Леонид с опозданием указал рукой на кресло.

- Здравствуйте! – профессионализм Васютина преодолел смущение. – Чем могу служить? – невольно вспомнил он обороты позапрошлого века, впечатленный видом - ох! как ему этого хотелось – заказчика.
__Тот сел, оперся обеими руками на трость.
- С Вашего позволения, - элегантно наклонив голову, начал он, - я пока не буду называть себя и фирму, которую представляю…
- Понимаю, - согласился рекламист, привычный к «заскокам» клиентов.
- …но должен сказать, что речь пойдет о крупной… как это у вас принято говорить – национальной – рекламной кампании, с весьма неплохим бюджетом. Прежде всего, объясню, почему я пришел именно к вам, - посетитель помолчал минуту, раздумывая, и продолжил, - нам нужно небольшое агентство, не избалованное заказами, - он виновато развел руками – мол - что поделать. - Но, тем не менее, с хорошим творческим потенциалом.
__Леонид откинулся в кресле. Знание незнакомца о финансовых трудностях агентства несколько обескураживало, но за признание его творческих способностей он готов был не обращать на это никакого внимания.

- Простите, - мягко сказал он, - а какой товар нужно продвигать?
- Не товар, - услуги. И услуги специфические, - заявил гость, изучающе уставившись на собеседника.
- Ну, нам не привыкать, - улыбка Леонида ясно говорила о великом множестве кампаний, которые он, скорее, хотел бы провести, чем провел.
- Не сомневаюсь, - во взгляде посетителя читалось полное понимание ситуации. – Но с услугами такого рода вы наверняка не сталкивались. Видите ли, мы предлагаем исполнение желаний…

__Опытному рекламисту понадобилось время, чтобы вникнуть в сказанное. Вникалось, почему-то, с трудом.
- Простите, - виновато сказал он, - не понял.
- Все очень просто. Мы исполняем желания. Любые желания.

__«Розыгрыш», – подумал Леонид, и сам же отказался от этого предположения, - уж больно серьезен был человек, сидящий напротив.
- Как? – только и смог спросить он.
- Боюсь, что техническую сторону я не смогу объяснить, но поверьте на слово – все без обмана.
- Но ведь это невозможно. Если я, к примеру, захочу… миллиард, то что, я и получу его?
- Конечно.
- Сколько же это будет стоить? И чем можно платить за деньги?
- Неужели не догадались? – душой…

__Показалось, видимо, опешившему директору маленького рекламного агентства, что в глазах заказчика мелькнули отсветы темно-багрового пламени. С освещением, похоже, было что-то не так.

- Да, Леонид Аркадьевич, да, - посетитель придвинулся ближе к столу, и его глаза оказались совсем близко, - вы правильно все поняли: фирма, которую я представляю – преисподняя.
__Сердце Васютина исполнило замысловатую барабанную дробь со сложным ритмом. Незнакомец сказал это так, что Леонид сразу ему поверил. Пытаясь собраться с мыслями, он смотрел в глаза заказчика. Эти обаятельные глаза манили его, как манит смерть замученного тяжелой болезнью человека.

- Преисподняя? – слово далось тяжело. – А Вы?..
- Менеджер, - легко бросил посетитель и поправился, - топ-менеджер. Так Вам будет понятней. Видите ли, мы пришли к выводу, что пора осваивать новейшие технологии. У людей существует немного предвзятое мнение о нашей э… компании. Ну, согласитесь: какие могут быть сковородки во времена аэрогрилей и микроволновых печей? Абсурд! Да и вечность – понятие растяжимое, - он улыбнулся двусмысленности фразы. - К тому же у нас давно не рабство, а нормальный рабочий день…
- Да? – спросил Леонид с проснувшимся любопытством, - а как оплачивается? Чем?
- Временем. Каждый сотрудник – будем их так называть – получает определенное количество времени на свои личные дела, свою личную жизнь. Поверьте, у нас есть, чем развлечься…
- Да уж, понимаю. А с нами вы тоже временем расплачиваться будете? – вспомнил вдруг Леонид о своих собственных сотрудницах, настойчиво требующих зарплаты.
- Нет, что Вы. С Вами мы будем расплачиваться желаниями. Бартер, так сказать. Можете, например, пожелать стать владельцем самого крупного рекламного агентства. Или хозяином банка. Много чего можно придумать, если подойти к делу э… креативно, - посетитель явно гордился своим знанием рекламной терминологии, – запрещены лишь желания, наносящие ущерб мне, моей конторе и моему бизнесу. И не беспокойтесь, я честно плачу по долгам.
- Верю. Вечную молодость попросить, что ли?..
- Фауста вспомнили? В самом деле, если честно, - не стоила его душа вечной молодости. Пожалел я его просто.

__Местоимение «я» не укрылось от внимания Леонида. «Топ-менеджер, значит, ну-ну», - хмуро подумал он. Где-то внутри отчаянно забилась в истерике испуганная душа.

- А разве сделка с дьяволом, - Васютин сделал паузу, пряча дрожащие руки под стол и выжидающе глядя на гостя. Тот усмехнулся и на секунду прикрыл глаза, соглашаясь с его догадкой, - не является фактом продажи души?
- В данном случае – нет. Я заинтересован получить грамотную рекламную кампанию, не более того. Душа Ваша мне не нужна; если, конечно, Вы, Леонид Аркадьевич, сами не захотите продать ее.
- Нет, что-то не хочется, - быстро сказал Васютин. – И… объем продаж Вас, значит, не устраивает? – поспешил он вернуться к рабочей теме, с трудом подавляя панику.
- Да, не устраивает. Вы правы, - сатана тоже предпочел говорить о деле. – Нет, продаж много. Но хотелось бы больше. Конкуренты ведь, знаете ли, не дремлют, - он заразительно рассмеялся. Леонид невольно улыбнулся. – На сегодняшний день, - дьявол заговорил, как заправский менеджер, - продажи приходится ловить.
- Как это?
- Ну, к примеру, какой-нибудь молодой человек говорит: «Все, что угодно, отдал бы за эту девушку». В этот момент рядом с ним появляется наш представитель, как правило, в облике друга этого молодого человека, который быстренько все устраивает. Юноша внезапно набирается смелости подойти к девушке и заговорить с ней; и у них все прекрасно получается. Но факт совершения сделки имел место быть – цена ведь была названа – «все, что угодно!» Понимаете?
- Понимаю, - это Леонид, знакомый с практикой коммерческих предложений, действительно понимал. – И человек продает душу, сам о том не подозревая?
- Именно! – обрадовался понятливости собеседника дьявол. – Вы даже не представляете, сколько сделок совершается подобным образом. Особенно в среде нынешних богачей. Они и сами не догадываются, каким образом разбогатели.

__В закрытую дверь кабинета постучали. Вошла Танечка в более агрессивном макияже, чем обычно. Отчаянно косясь на посетителя, она спросила внезапно прорезавшимся томным голосом:
- Мы Вам больше не нужны, Леонид Аркадьевич? Рабочий день окончен…

__Видя не скрываемое желание Танечки не просто остаться, но и поучаствовать в разговоре, Леонид быстро попрощался с ней, и сам закрыл дверь.

- Вот Ваша секретарша, кстати, готова что угодно совсем за другое отдать, - задумчиво произнес дьявол. – Нет, не стоит того ее душонка. Подошлю к ней кого-нибудь из своих.
Васютину почему-то стало обидно за Танечку – девушку вредную, но совершенно беззлобную. «Не дождетесь», - подумал он, твердо пообещав себе присматривать за сотрудницей.
- Так почему Вы решили обратиться к рекламе? – попытался отвлечь он гостя от опасных мыслей.
- О! Реклама вообще – вещь удивительная. Жаль даже, что ее люди придумали, а не я. Есть в ней что-то дьявольское, не находите?

__Леонид усмехнулся. В чем, в чем, - а в этом сатана был прав. Как человек, знающий рекламу изнутри, Васютин полностью разделял его мнение по этому поводу.

- К тому же я действительно хочу увеличить объем продаж, - напомнил заказчик. – У моих конкурентов связи с общественностью поставлены на широкую ногу. Не хочу отставать. Ну как, мы договорились? – внезапно спросил он напрямик.
- Мне нужно подумать, - ответил Леонид почему-то севшим голосом. – Хотя бы до завтра.
- Хорошо, - спокойно согласился дьявол, вставая с кресла, - завтра я появлюсь в это же время. И, улыбнувшись хозяину кабинета, направился к выходу. Остановившись у двери, он слегка повернул голову и добавил:
- Впрочем, у Вас, Леонид Аркадьевич, нет выбора. Я не выношу отказы. До свидания, - и он вышел из офиса.

__Больше часа после ухода опасного заказчика Васютин сидел в кабинете, пытаясь понять, что же ему сейчас делать. Ничего не придумав, он запер офис и вышел на улицу…
__Долго бродил Леонид по городу, рассматривая прохожих, потом зашел в кафе и заказал чашечку капучино. Прихлебывая горячий напиток, он внимательно смотрел по сторонам, будто видя все впервые. Вокруг него бурлила какая-то легкомысленная жизнь; кто-то флиртовал, кто-то смеялся, кто-то смотрел в оконное стекло пустыми глазами. «А может, так им и надо? - подумал он, - если они сами готовы на все. А я поживу хоть по-человечески». Леониду очень хотелось поверить дьяволу, что людям наплевать на душу, но другое имя сатаны – «Лукавый» - не позволяло полностью доверять своему недавнему собеседнику.
__Внезапно он увидел огромный аэрогриль, битком забитый сегодняшними посетителями кафе, и чертика в белом халате, набирающего на кнопках программу запекания. Леонид помотал головой, видение исчезло.
__Чем дальше, тем яснее понимал Васютин, что выбора у него действительно нет; и тем меньше ему хотелось проводить заказанную кампанию. Наконец он пришел к какому-то решению, усмехнулся, и легким шагом пошел домой…

__…Вечером следующего дня Леонид ждал клиента. Девушек он отпустил пораньше, и остался в полном одиночестве. Окончание ожидания ознаменовалось трелью дверного звонка. Васютин впустил посетителя, во внешности которого ничего не изменилось, и прошел с ним в кабинет.

- Ну, какой же будет Ваш единственно правильный положительный ответ? – озорно осведомился дьявол.
- Я согласен, - улыбнувшись, ответил Леонид.
- Это похвально, - сатана казался действительно довольным, - есть пожелания насчет цены?
- Да, есть. Я хочу одно желание. Больше не нужно.
- Какая скромность! Ну, что ж, это Ваш выбор. Я согласен, давайте обсудим детали…
- Простите, - Леонид сам удивился своей настойчивости, - я хочу уточнить: сделка заключена?
- Конечно! Я ведь догадываюсь, о чем Вы попросите, - чтобы больше никогда не встречаться с моим ведомством. Угадал? – дьявол весело, прищурив глаза, смотрел в самое сердце Васютина.
- Должен Вас огорчить: нет, - медленно сказал Леонид. – Я хочу, чтобы Вы всегда были у меня в долгу. Вы ведь платите по долгам, не так ли? Такое вот у меня желание.

__Заказчик откинулся в кресле и, внезапно став серьезным, пристально посмотрел в лицо рекламиста.

- Вы умеете, оказывается, торговаться, - не без удивления сказал он. – Это означает, что, сколько бы я Ваших желаний не исполнил, я все равно буду у Вас в долгу? И всегда буду вынужден его оплачивать?..
- Именно так, - тихо произнес Леонид, убежденный, что дьявол сейчас взорвется и съест его вместе с директорским столом.
- Сделка есть сделка, - отчеканил сатана. – Давайте обсудим детали…

__После ухода клиента, выжатый, словно лапой бегемота лимон, Васютин сидел за столом, задумчиво глядя в стену. Он думал о том, что когда люди, с помощью его рекламной кампании, узнают о возможных последствиях небрежно брошенных обещаний, то объем продаж адского ведомства не вырастет, а упадет. По крайней мере, он искренне на это надеялся…
__Собираясь выключить компьютер, Леонид заметил мелькающий значок на панели. Новое письмо. Он вскрыл его. Директор по рекламе всем известного холдинга предлагал ему – Васютину – участие в рекламной кампании своей фирмы…

__Леонид сидел в кресле с закрытыми глазами и улыбался. «Как все-таки хорошо, что у дьявола есть такие внимательные конкуренты», - думал он успокаиваясь…

Яков Гольдин

И бабушка досматривала его до последних дней.

Она никогда не выражала недовольства или гнева, и ей всегда было дело до меня и моих нескончаемых вопросов и размышлений.

Я была ее 11-й и самой далекой внучкой. И я ждала каждого лета, чтобы мы поехали к ней в деревню, где я целыми днями была очень занята разными интересностями большого хозяйства.

Это был первый раз за все четыре с половиной года, что я жила на этом свете, когда она приехала к нам в город из далекой Кубани, где прожила всю жизнь.

И я была счастлива.

Я не отклеивалась от нее нигде, и наконец-то именно я могла теперь рассказывать ей, как и чем пользоваться, показывать, что это совсем не страшно стоять на балконе четвертого этажа, и объяснять, что когда звонит телефон, не нужно пугаться, а просто подойти, снять трубку и сказать в нее: «Алло», а не подбегать к нему и кричать: «Звоня-звоня!».

А потом долго разъяснять, что когда в трубке кого-то зовут, ее нужно положить возле телефона, а не на место и позвать, кого спрашивают.

Но бабушка все равно от волнения и новизны всего этого для нее все путала и каждый раз то забывала поднять трубку перед тем, как сказать «алло», то кричала «звоня-звоня» прямо в трубку, то звала кого-то из нас и клала трубку.

Я чувствовала себя такой значимой и важной, и с непередаваемым восторгом и усердием обучала ее таким обыденным городским вещам, диким и дивным для нее.

Но самое главное, — это был диалог, который был для меня большим счастьем, как вожделенное щебетание птенца в гнезде, дождавшегося маму с провиантом в клювике.

И у меня накопилось так много вопросов, которые ни у кого не находилось времени обсуждать.

Но видимо, именно по той причине, что любой мой вопрос был только вступлением к череде встречных, вытекающих и нескончаемых других.

«Одиночество»…

Я услышала это слово в черно-белом кино, и оно не давало мне покоя.

И это было заколдованное слово, — как только я начинала спрашивать о нем, меня тут же пресекали, переключая на то, чтo мне «лучше» надо бы было делать вместо задавания бесконечных вопросов, либо ограничивались стандартным набором: «подрастешь-поймешь» или «приедет папа и все тебе объяснит»…

— Ишь ты грамотный какой, — заулыбалась бабушка и опять меня рассмешила: она всегда говорила это своим маленьким несмышленым утятам, когда выводила их за двор на прилегающую лужайку, а они врассыпную норовили кинуться кто куда, учуяв дух свободы.

Она ловко отлавливала их длиной крюкой и нежно направляла за мамой-уткой, приговаривая эту фразу. А я смеялась каждый раз, как впервые, — ну уж очень мне было смешно, что утята могут быть «грамотными».

— А тебе бывает одиноко? — не успокаивалась я, пытаясь, наконец-то, прояснить для себя это непонятное явление.

— Мне некогда, — улыбнулась бабушка.

Прошло много лет, много событий, тяжелых и радостных, но я только недавно поняла, что — одиночества НЕТ!

Это всего лишь… защитная реакция.

Мы сами демаркируем свое пространство, чему входить, чему не выходить, что впускать, что не выпускать, что наше, а что чужое, но пусть побудет, хотя своих чемоданов без ручки подсобралось.

И с годами стены вокруг нас крепнут, кричать через них все сложнее, и все чаще наши мысли гулко бьются о стенки собственного сознания, будучи не в состоянии преодолеть великий и могущественный контроль, который нам кто-то когда-то обозначил, а мы не воспротивились и продолжили в заданном направлении.

Позже мы уже сами пристроили пункт охраны, и держим себя и всяк входящего на эмоциональном пайке, т.к. и сами не пируем искренним проявлением чувств.

Но даже при столь надежном ограждении себя от того, что инородно заданной схеме проявления жизни, мы ко всей возведенной незыблемости рьяно ЗАЩИЩАЕМСЯ… от всего, всех и себя, на всякий случай.

Если что-то нам не понятно или необъяснимо, или страшно посмотреть, значит этого нет или это происки невесть кого-чего, которые тоже не факт, что есть.

Но при этом, мы не против, чтобы нам опять указали дорогу, дали решение, или сделали нашу жизнь лучше, или хотя бы — пусть кто-то придет и скрасит наше одиночество.

И вообще, пусть хоть кто-то что-то сделает для нас, — ведь мы всю жизнь всем все отдавали, детям, мужьям, женам, друзьям, коллегам, работе, государству… и еще много запятых будет.

И никто больше не задумывается о том, что сам это выбрал, сам, по доброй собственной воле это делал, даже если никто не просил, чтобы… не делать ничего для себя, вымещая первоочередную ответственность за свою собственную единственную жизнь ответственностью за чью-то.

Так почему нам кто-то что-то должен теперь?

Вы когда-нибудь задумывались о скрытой мудрости одного из правил спасения, прописанных в авиации и оглашаемых перед каждым вылетом, на каждом воздушном судне?

В первую очередь — помочь себе, а потом ребенку, родственнику, соседу.

Потому что если вы не поможете себе — вы вскоре никому не сможете помочь и вам тоже уже никто не поможет.

И это так, и в жизни тоже, нравится нам это или нет.

Особое место занимает благодетель, о которой нас никто не просит.

Но это другая тема.

Когда корка окрепла, мы — монолит, женщина-скала, мужчина-глыба, жизнь мчится на бешеной скорости, мы мчимся за ней, кабы все успеть, кабы не опоздать, как всегда, на завтра куча дел, а еще надо то, и это тоже надо, купить вон то на следующий год, и поехать куда-то бы хотелось, и вообще, — к куличкам из этой страны, из этого мира, с этой Земли — как все достало.

Вон какой-то «пришмандовке-то» как повезло и этому «м..даку»…

А я, а мне…

Стоп.

А кто создал этот мир для себя?

Кто оградил себя от возможностей и иных вариантов и путей?

Кто захлопнул перед собой все двери?

Кто мчался куда-то по заданной кем-то когда-то четко очерченной траектории?

И кто теперь всего боится и имеет много причин в арсенале «не делать», и ни одной — чтобы начать что-то менять, в себе, в своей единственной и неповторимой, абсолютно уникальной, индивидуальной жизни.

Не надо в ком-то, в чем-то, тем более, — в сгнившей системе.

В себе.

Хотите ориентир?

Хотите понять степень тяжести собственного внутреннего запустения?

Спросите себя: «Что я могу сейчас изменить?» И если прежде ответа, во время или после, вы почувствуете страх — вам есть над чем потрудиться! И это может не всякому по силам оказаться.

Но — результат может превзойти даже смелые ожидания.

Да, мы же теперь ни во что не верим.

А в аксиому в 5-м классе поверили?

А во все эти заданные (кем? — такими же людьми) правила игры?

В догмы? Нормы? Моду?

И никого не смущает, что каждый сравнительно короткий отрезок времени, они все время меняются, а то и с приходом новой власти — то бишь, еще быстрее зачастую..

Но мы не верим в незыблемые вещи, вне времени, эпох, правителей — в Любовь (не путать с привязанностью, влюбленностью, обладанием и прочими отождествлениями и подменами), в ее величие и дух свободы, в право выбора, в мудрость и доброту, в искренность и силу благодарности..

Дети не понимают, что такое одиночество, они всегда найдут себе занятие, а если им нужен еще кто-то, они всегда знают, как обратить на себя внимание и эффективно создают необходимый контакт или условия для него.

Их пространство всегда заполнено, собой, миром, всем, что их окружает, и в чем они участвуют, пока…

Они не начинают защищаться, не важно сами или их научат.

Но чтобы этому научить, нужно поселить боязнь, которая вырастает в прожорливого монстра — в страх, а тот уже знает, как парализовать наше жизнепроявление, пусть не глобальное, но — наше предназначение.

Мы все родились смелыми, потому что надо иметь недюжинную смелость родиться.

Мы все родились искренними и открытыми, — только ребенок может бегать легко голышом, говорить, что думает и чувствует, или кричать через всю игровую площадку, что он хочет какать и только потом бежать к маме, — чтобы у нее было время придумать пути реализации его желания, и когда он подбегает, он не сомневается, что решение его проблемы уже есть.

И в этот момент его доверие себе и ей безгранично!

О нет, я не призываю выражать свои физиологические нужды подобным способом.

Но спрошу, — где заканчивается, в какой момент нашей жизни, эта магнетическая органичность с собой и миром, который и тогда не был совершенен?

Осмелюсь предположить сравнительную схожесть ответов..

Но истина в том, что каждый из нас родился не одиноким и даже жил и был в этом перманентном состоянии, которому неведомо одиночество априори, но почти каждый взял его в друзья сразу после первого поверхностного знакомства.

В этой жизни есть очень и очень ограниченное количество вещей, которые мы никогда не сможем изменить — например, мы не можем выбрать других биологических родителей и детей.

Но мы вправе выбирать друзей, образ жизни, работу, семью, привычки, пищу, чувства и даже мысли и именно те, с которыми мы можем стать счастливей, светлее, здоровей, энергичней, легче, приятней, любимее, спокойней и — НЕодинокими!

Так почему же мы предпочитаем наблюдать за жизнью из засады, а не участвовать в ней, не жить, куда-то постоянно мчаться, а потом жалостно жевать сопли в сахаре (простите)?

Почему так держимся за безжизненное и уродливое, смотрим страшилки и перемалываем трупные сюжеты, поносим политиков, судим соседа, срываемся на близких, прячемся в сериалах, на диване, в бутылке, слезливых книжках и потом в болезнях в итоге?

Почему мы живем первые годы и существуем всю жизнь?

Так что же на самом деле мешает?

Не то ли, что можно и нужно изменить?..

Мы сами делаем себя одинокими, но проблема еще и в том, что мы делаем одинокими и других, своих близких и не очень.

Мы создали целый пласт, отведенный под это явление, и делегировали ему все свои «полцарства с придачей». И нам всегда есть до него, одиночества, дело.

А на полноту жизни, на безграничное количество и разнообразие ее проявлений, на моменты и искорки, на маленькое, но светлое, на хрупкое и ранимое, на доброе и родное, на лишнюю минутку для себя, на лишнюю улыбку для другого, — всегда не хватает времени..

Мы придумали одиночество.

Чтобы снять с себя ответственность за свой собственный надел, который мы можем возделывать и удобрять каждый день, наполнять его своей любовью и радостными мелочами.

Свой, не чей-то, — пока наш бурьяном порастает, — а свой, когда самому в своей собственной жизни комфортно.

И парадокс этого маленького внутреннего рая на Земле состоит в том, что вряд ли вам удастся быть одинокими в этом комфортном пространстве.

Зовите меня Петром, – представился он. – Это не мое имя, но вам как-то нужно ко мне обращаться. Вижу, вы новичок в нашем заведении, – с некоторой долей иронии констатировал он факт. – Как вам тут нравится? Уже начали привыкать или все еще собираетесь писать жалобы и рваться на волю? Пустое дело, только напрасно потратите время и силы, – продолжил он, не ожидая ответа. – И не стоит так бояться, я не буйный, – в его голосе звучал сарказм.
По всей видимости, я не первый, кого подселяли в эту палату, поэтому мой сосед чувствовал себя привычно и уверенно, чего нельзя было сказать обо мне. Постоянное чувство тревожности, мучительные сны, выворачивающие душу наизнанку, голоса, требующие денно и нощно исполнения их странных прихотей, превратили мою жизнь в постоянную пытку. Если бы не лошадиные дозы лекарств, я бы ни за что не уснул, но сейчас сознание под действием страха слегка вынырнуло из-под полога блаженной нирваны, хотя тело все еще безвольно распласталось на постели. Ни говорить, ни двигаться не было ни малейшей возможности – идеальный собеседник.
– Вот вы думаете, что здесь все сплошь сумасшедшие и ненормальные, что вам светит жизнь узника в темнице, что над вами непрерывно будут ставить медицинские эксперименты изверги в белых халатах. Что ж отчасти вы правы, но не во всем – они просто исполняют свой долг так, как понимают его, как учили. Грех винить их в недомыслии или скудоумии, ведь человечество, подчеркиваю человечество, не знает других способов борьбы с душевными болезнями.
Он говорил негромко, размеренно, словно обращался и не ко мне вовсе, а разговаривал с самим собой. Кто знает, думал я, вполне может быть, что в этом и заключается особенность его болезни – непрерывно разговаривать самому с собой о судьбах человечества. Ему и собеседник не нужен, тоскливо размышлял я, представляя, как день за днем это живое радио будет транслировать на меня потоки откровений. Слегка скосив взгляд, стараясь не привлечь его внимания, своим любопытством, я посмотрел на его лицо – типичный маньяк-потрошитель, подумал я, грубое, испещренное морщинами, давно небритое лицо еще не старого человека, запустившего себя, отчего выглядел он стариком.
– Вы не подумайте, любезный, что я разговариваю сам с собой, – неожиданно, словно подслушав мои мысли, извинился Петр. – Обычно я молчу, но сегодня вдруг захотелось поговорить, так как силы мои на исходе и кто знает, сколько мне еще отмерено жить. Если это вам мешает…
– Мне не мешает, – промямлил я непослушным языком, не смея прервать его исповедь. – Меня зовут…
– Я знаю, Степан, как вас зовут, – не дав мне договорить, продолжил он. – Сейчас вам станет чуточку лучше, поверьте мне на слово, ведь я экстрасенс, точнее целитель, еще точнее был целителем до недавних пор, пока…
Он замолчал, погрузившись в мысли. Стараясь ему не мешать, я едва не уснул, но звук его голоса выдернул меня из состояния дремоты, навеянной лекарствами. Как ни странно, чувство тяжести, только что заставлявшее чувствовать себя амебой, ушло, сменившись необычайной легкостью во всем теле. Да он гипнотизер, – подумал я скептически, удивившись попутно ясности мышления, давно покинувшей меня.
– Так вот, я был целителем. Дар обнаружил себя столь неожиданно, что я наделал много глупостей, не удосужившись исследовать его, научиться всем необходимым действиям, о которых следует знать каждому целителю. Но грех жаловаться! Честно говоря, он спас меня, выдернув из затяжной депрессии.
Свет в палате моргнул, словно намекая, что скоро ночь и пора бы уже уснуть, но мой сосед продолжил монолог, не ожидая ответов. Ему, похоже, очень нужно было выговориться.
– У меня была семья… когда-то… жена и дети… мальчик и девочка, – он говорил неспешно, как будто воспоминания были ему неприятны или болезненны. – Потом их не стало. Авария, знаете ли. Они гуляли, а тут грузовик и водитель пьяный. Врачи сказали, что они умерли не сразу. Как представлю, что они чувствовали в эти мгновения между жизнью и смертью, сердце хочет остановиться. Я ведь после этого долго не мог в себя прийти, думал, сойду с ума. Не сошел. Может, недостаточно любил?
Он тяжело вздохнул, затем продолжил рассказ тем же ровным голосом, справившись, по всей видимости, с тяжелыми воспоминаниями.
– Говорят, что время – лучший целитель. Болезнь со временем пройдет сама собой или ты сам закончишь свои дни, оставив ее с носом.
Слабая улыбка тронула его лицо, совершенно изменив внешность – только что я разговаривал с мрачным типом, от которого в любой момент можно ожидать какой-нибудь пакости, и вот я вижу перед собой мягкого и доброго человека, не способного никого обидеть в принципе.
– Вернулся на работу, привычная суета позволила как-то сгладить боль. Сложнее было по вечерам, когда возвращаешься в пустую квартиру, полную воспоминаний. Я ведь так ничего и не трогал с момента их гибели. В общем, на работе мне было лучше, и я торчал там допоздна, пока охрана не выгоняла прочь. Абсолютно похожие друг на друга, монотонные, серые дни пробегали незаметно, как столбы за окнами поезда. Тоска начала перерастать в глубокую депрессию и вскорости меня бы уволили за профнепригодность, но именно тогда произошло нечто необычное.
– Я совершенно случайно убрал головную боль у одной сотрудницы в нашем институте. Причем это была не просто головная боль, а постоянное мучение на протяжении нескольких лет. Что она только не делала, у кого только не наблюдалась. Она выпила килограммы таблеток и прошла множество процедур, но голова продолжала болеть. Я просто пожалел ее и, в порыве чувств, погладил по голове. В тот же момент она улыбнулась и словно бы распрямилась – боль, прижимавшая ее к земле бетонной плитой, внезапно ушла и ушла совершенно, бесследно. Она очень удивилась, но сочла это временным явлением. На следующий день и в последующие недели боль не возвратилась, словно ее никогда не было вовсе. Женщина забыла о прежнем состоянии, зато весь институт узнал, благодаря кому это произошло.
– Вы не поверите, Степан, как я возгордился, – он усмехнулся, и я даже представил, насколько горько искривились его губы в этой грустной ухмылке. – Я был дураком, получившим дар небес.
Поток страждущих хлынул в мой кабинет. Я уже не мог работать по собственному научному плану, мой руководитель откровенно был недоволен сложившейся ситуацией и предлагал выбрать, чем именно я собираюсь заниматься в жизни: наукой или шарлатанством. Но меня уже несло – я целитель!
От головной боли я перешел к более сложным болезням, устраняя их без следа. Врачи пытались опровергнуть мое воздействие, проводили дополнительные анализы, исследовали бесплатно бывших пациентов ультразвуком, на томографах и МРТ, пытаясь доказать, что исцеление стало результатом именно их лечения. Но все было тщетно – болезнь не затухала под действием лекарств и процедур, а просто исчезала, и признаков ее не обнаруживалось никакими исследованиями.
Я забросил работу в институте, снял кабинет в бизнес-центре, потратив последние сбережения, но ни разу не пожалел об этом. Деньги вернулись с лихвой, хотя я и не требовал оплаты своих услуг. Такой вот романтик оказался, решив, что дар небес не может быть оценен в деньгах. Но люди несли деньги, просто не зная, как иначе выразить благодарность за исцеление.
Гром грянул внезапно. Однажды я совершенно неожиданно сломал ногу. Вы, Степан, спросите и что же в этом необычного? Ведь миллионы людей во всем мире ломают себе различные конечности, и происходит это каждую секунду! Странно было то, что в этот момент я совершенно прочно сидел на стуле и вдруг нога ломается с хрустом – открытый перелом. Это был шок, я едва не умер от боли, но смог взять себя в руки и в первый раз в жизни решил исцелить сам себя.
Через полчаса перелома не стало, кость срослась так, словно никогда не ломалась, кожные покровы восстановились, боль исчезла, но остался страх неизвестности, непонятности причин происшедшего.
– Разгадка не заставила себя долго ждать. На следующий день в мой кабинет буквально ворвался один из моих бывших пациентов и в красках рассказал историю, как его сбила машина на пешеходном переходе. При этом он сломал ногу, и показал какую именно, приподняв штанину брюк и постучав по совершенно ровной поверхности кожи. Собралась толпа сочувствующих, водитель весь белый от переживаний трясущимися руками вызывал скорую помощь и ГИБДД, а я корчился от боли на асфальте, – рассказывал он. Внезапно я почувствовал, как боль уходит, кость сама по себе встает на место, а разрыв кожи закрывается, зарастает, не оставляя даже намека на шов. К тому времени, как подъехала «Скорая», следов перелома не осталось совершенно.
– Дальше больше. На меня посыпались градом беды моих бывших пациентов, все, что с ними происходило, отражалось на мне тотчас же. Я как стахановец устранял последствия, исцеляя тем самым пострадавших, но поток становился все более мощным, угрожая захлестнуть меня с головой. А вдруг кто-то из них умрет? – однажды подумал я, совершенно лишившись сил после выхода из очередного болевого пике. – Что тогда будет со мной?
– Моей самой страшной глупостью было установление прямого контакта с пациентом и неумение перераспределения энергии. Я должен был создавать промежуточный фантом, который и работал бы с пациентом в момент исцеления, уничтожаясь всякий раз по окончании сеанса. Тем самым любые связи разрывались в тот же момент. Но я лечил напрямую, голыми руками вытаскивая раскаленные болванки из мартеновской печи. Дурак! Поэтому теперь я здесь и меня постоянно пичкают сильнейшими препаратами, блокирующими любые даже самые возможности проявления связи или способностей.
Он замолчал, а я задумался о странной причуде судьбы дарить людям совершенно неподходящие подарки, которыми они не умеют пользоваться. Почему бы ему не выиграть в лотерею, не встретить хорошую девушку и создать новую семью, уехать за тридевять земель, чтобы начать другую жизнь? Но нет, судьба порылась в мешке и выхватила первое попавшееся чудо, давно оттягивающее ей плечи. На, человек, возрадуйся моей щедрости! Инструкция? Не прилагается, но там все просто! Он снова заговорил, заставив меня вздрогнуть от неожиданности.
– Вас скоро выпишут, не спорьте, я лучше знаю, поэтому у меня к вам одна просьба – запишите все, что я вам рассказал, и сделайте это достоянием общественности. Мне нужно донести до тех, кто волею небес стал целителем, важность правильной подготовки к этому процессу. Я не хочу, чтобы они повторили мои ошибки.
– К сожалению, я не успею сделать это сам, мои часы сочтены, и до утра мне не дожить, но вас совершенно точно выпустят, потому что вы в данный момент совершенно здоровы. По этому поводу проведут экспертизу, которая покажет ваше абсолютное психическое здоровье и отсутствие тяги к алкоголю в любом виде. Дайте мне слово, что сделаете то, о чем я вас прошу!
Я, естественно, дал слово, думая при этом, что люди очень по-разному сходят с ума. По всей видимости, он чувствовал мое недоверие, но решил не обращать на него внимания, так как наверняка знал, что утром все, предсказанное им сбудется в точности. Он отвернулся к стене, замолчал, и, похоже, уснул. Просто уснул, как это делают обычные люди, а не пациенты психбольниц, напичканные лекарствами. Он дышал ровно, его не мучили кошмары, он спал сном младенца или человека, до конца исполнившего свой долг.
Сон мой был вязким и тяжелым, неожиданные видения и мысли наполняли голову, заставляя порой вскрикивать от страха или смеяться от радости, словно маленький ребенок. Проснувшись, точнее вынырнув из разноцветной пучины ночных кошмаров, я не обнаружил соседа на его постели. Дверь палаты была открыта, и санитар ожидал моего пробуждения, чтобы отвести на консилиум, собранный по поводу возникшего сомнения в правильности поставленного ранее диагноза и обоснованности содержания в клинике. По пути он же сообщил, что сосед мой умер ночью, задохнувшись, словно утонул в воде, хотя никаких следов воды в легких обнаружено не было.
Как и предсказал мой недавний собеседник, лечение прекратили немедленно. К сожалению, я не смогу выполнить просьбу моего учителя, так как, обладая определенным положением в обществе, с трудом представляю себя в роли спасителя человечества. Поэтому записи свои передаю лечащему врачу, пусть он распорядится этим знанием по своему усмотрению. Согласитесь, что его профессия более располагает к восприятию подобных откровений, у него больше опыта и знаний, он, надеюсь, найдет правильное применение моим записям. 
Странность, которую не могу не отметить, пугает и радует меня одновременно – я чувствую рождение в себе новой необычной способности. Я иду по улице и, случайно выбирая людей из толпы, с ходу определяю их физические недостатки, совершенно точно понимая, что могу избавить их от проблем со здоровьем. Как я делаю это, ведь у меня нет никаких познаний или способностей в медицине? Термины и образы, приходящие мне при этом в голову, совершенно мне незнакомы, но я понимаю, что все это именно так и называется. Скажи я любому врачу, чем страдает любой из встреченных мной людей, он поймет меня и даже назначит лечение. Хотя, говоря по правде, лечение снимет симптомы, не затрагивая причину болезни.
https://zen.yandex.ru/media/prose_of_ex … ?from=feed
Откуда во мне такая уверенность? Странное самомнение, случайный прорыв знаний из прошлых жизней, вызванное шоковым состоянием от пребывания в психиатрической клинике.
Вполне возможно, что чужой психоз заразен и меня совершенно напрасно отпустили, но, если это и в самом деле так, я не сделаю ошибок! Учитель, я буду учиться! И однажды смогу переступить через страх осуждения, непонимания, отчуждения близких и знакомых, ступив на ваш путь. Или найду того, кому этот путь по плечу и передам ему ваше знание!»
На этом записи заканчивались, а на словах одноклассник рассказал, что однажды к ним в клинику пришел человек и попросился принять его на лечение, сказав, что страдает страшной манией величия, преследования и паранойей. Он буквально потребовал назначить ему самые жесткие методы лечения и самые большие дозы транквилизаторов для блокировки любой психической активности. Мы хотели уже выгнать его прочь, но внезапно он ударил себя пальцем грудь, и из открытой раны хлынула кровь. Мы подумали, что рану себе он нанес сам каким-то твердым и острым орудием, но в его руках и поодаль ничего похожего не нашлось, а рана постепенно затянулась и исчезла сама собой. После такой демонстрации «способностей» сомнения отпали, пациент был помещен в отдельную палату с режимом постоянной психоблокады.
– По всей видимости,– продолжил рассказ мой друг, – однажды он обманул санитара и не принял очередную дозу лекарств. По времени это совпало с помещением в его палату нового пациента, поступившего с приступом обострения шизофрении и рассеянного склероза на фоне запущенного алкоголизма. Наутро наш «самострел» скончался от удушья, а второй пациент неожиданно выздоровел, хотя никто, включая меня самого, не понял причин происшедшего.
– На мой взгляд, вся эта история смахивает на записки сумасшедшего, поэтому я склонен был выбросить их и забыть о просьбе не совсем нормального человека. Но встретив тебя, передумал. Делай с ними, что хочешь!
К сожалению, он не сказал, забыл или не захотел, кто был тем пациентом, который принес ему записи. Мне бы хотелось встретиться с ним и поговорить. Не люблю полагаться на слова, вот если бы он показал свои способности на моих болячках, тогда… Хм, думаете, кто-то тогда поверит во все это? На мой взгляд нет, слишком много вокруг развелось шарлатанов. Но самое важное я рассказал, кому надо прочтут, значит, задача выполнена!

Потом пересекаешься с каким-нибудь ветераном из этих за «рюмкой супа» и слушаешь героическое повествование с рефреном: «Да у нас на Минутке вся рота легла!!!» - а про себя думаешь: «Ну и чем тут гордиться-то?»

ВДВ-шники – это песня. «С неба об землю – и в бой!» У этих парней, как говорится, «страха нет – один задор». Пройдут ночью, «на цырлах», найдут чёрт-те где дом, где духов побольше, пошинкуют всех в капусту, займут оборону – и начинают вокруг штабеля трупов наваливать. Через пару дней – артиллерию на себя, и по рации: «Погибаю, но не сдаюсь!» Героические парни, но они не виноваты – их так учили. Классическая высадка воздушного десанта на объект.

Морская пехота - это "евреи в коммуналке". Причем так у всех, независимо от принадлежности к конкретному флоту. Займут один подъездик и начинают бедных духов ме-е-е-едленно, но настойчиво с жилплощади выживать. Те, бедные, оглянуться не успеют, а им уже говорят: «Идите-ка нахер, в этом квартале вы не проживаете». Тоже всё как в учебнике – захват и расширение плацдарма высадки.

Спецназёры... Эти постоянно делали несчастным духам всяческие гадости. И нет бы просто похулиганили, слово там из трёх букв намалевали на заборе или ещё чего – так нет. Они же ещё и хозяев этого забора поубивают - и всё по-тихому так, как будто и не было там никого. Очень их духи не любили, и я их по-человечески даже могу понять.

Примерно через неделю войны все вдруг поняли, что для боя в городе отделения мало, а взвода – много. Поэтому все взводы разбили на две части, а получившиеся группы усилили – придали снайпера и пулемётчика с ПКМ. Но, сами понимаете, встал вопрос: где взять офицеров? Во-первых, столько офицеров просто нет по штату, ну а во-вторых - ещё и боевые потери имеются. Вот и получилось, что в двух случаях из трёх группами командовали наиболее наглые и подготовленные сержанты. Я оказался как раз из этой категории.

Дело было в середине января, только-только на Дудаевский дворец морпехи тельняшку повесили. Его и не штурмовали - духи сами поняли, что "аллес", обложили - и завтра точно грохнут. Тут уже надо, как говорят в Германии, «хапен зи шмотки, уёбен зи битте». Ну они подумали и по-тихому свалили.

У нас как раз закончился период отдыха. Я уж не знаю, какие маты раздавались в штабе группировки при постановке задач Балтийскому ДШБ, но у комбата было железное правило: выполнили боевую задачу – получили пару дней на отожраться – отоспаться - почиститься - зарядиться. Ну и тут уже начинало действовать другое железное правило: «незанятый по службе боец – потенциальный преступник», поэтому периоды отдыха были недлинными.

Вызвал меня комбат в штаб батальона, он в соседнем доме располагался, в тылу (тут смеяться не надо, для войны в городе это нормально — с одной стороны дома воюют чуть ли не в рукопашную, а с другой спокойно спят).

- Разрешите? Здравия желаю, товарищ гвардии майор! Вызывали?

- И тебе не сёдня сдохнуть! Доставай карту, смотри. Сегодня ночью вот этот дом, угловой, займёшь, пулемёт во фланг - вот сюда поставишь. И через тебя наутро рота по этой улице пройдёт. Потом собираешься - только растяжки свои сними - и тоже самое, но уже вот здесь, впереди. Садишься плотно, дня на три. С собой двойной БК, да и вообще бери, сколько упрёшь, не маленький.

Я посмотрел в карту, хотя она мне в принципе не очень и нужна, я же местный. В Грозном родился, а потом с 82-го по 88-й жил. Мама моя тоже родом оттуда, терская казачка. Пока смотрел, зрело во мне ощущение, что приближается военно-морской зверь — чёрный песец. На морде у меня всё, видимо, было явно написано, потому что комбат тут же заговорил снова:

-Да ладно, сержант, гранат побольше возьми, растяжек понаставишь. И миномётка огни подготовит. Ну а я тебе точно «отвагу» гарантирую.

- Спасибо, она будет прекрасно смотреться на крышке моего гроба.

- Всё, заткнись! Собирайся, через час выдвигаешься.

- Есть!

Пришёл к своим, объяснил «ситуёвину». Ну что делать? Приказ есть приказ. Благо, хоть дом «ничейный». У духов что-то тоже отморозков не нашлось, чтобы его удерживать. Хорошо хоть, что нам только «ночь простоять, да день продержаться».

Боеприпасов нахапали столько, что даже рассказывать не буду — всё равно не поверите. Прошли в этот дом, осмотрелись. На первом этаже — большой мебельный магазин. Рядом - отдельный вход в складское помещение. Не ожидая ничего феноменального, на всякий случай вскрыли дверь - и впали в ступор. За дверью оказался приличных размеров склад алкоголя, причём не дешёвого бухла (помните ведь, что в девяностые под видом алкогольной продукции продавали всё, что горит), а весьма качественных напитков. Ладно, думаю, склад этом мы потом «разъясним», сначала надо с обороной разобраться. Растяжки ставили по отработанной схеме: сначала цепью выползли на рубеж и потом начали ставить, постепенно отползая к своей позиции, ну, чтобы по своим же растяжкам не ползать. Ну и про глубину минирования забывать не надо.

Очень в этом деле нам всяческая мебельная фурнитура помогла из магазина, что на первом этаже. Но ночью всё равно очень плохо видно, хоть и ракеты осветительные висят. Да и до духовских позиций метров двести. «Громыхнёшь кастрюлями» и всё, причешут из пулемёта. Тут я вижу, что Табаки, наш гранатомётчик, отстал и ковыряется, никак не может колышек с гранатой пристроить. «Табаки» его прозвали за то, что был он как персонаж из всем известного мультика - мелкий и вредный.

Обматерил я его шёпотом, вроде зашуршал поактивнее и справился. Всё, готово, наконец можно выдыхать.

Пришло время решать вопрос с крутым алкоголем. С собой всё взять нереально, да и некуда, а оставлять — просто выше моих сил. Но как ни крути, а больше чем по две бутылки унести не получится. Я себе выбрал пару бутылок - шотландский виски и бурбон. Ну а как светать начало, стали через себя группы пропускать, которые дальше проходили. Пропускали всех строго через этот склад, естественно. И всё равно даже четверти не вынесли. Так он штабу батальона и достался. У комбата, когда от меня этот склад принимали, аж слёзы на глазах выступили от умиления.

Нет, вы не подумайте, никто сразу же устраивать пьянку даже и не собирался — идиотов нет. Пьяным воевать – это, считай, гарантированный билет на тот свет.

Пока пропускали группы, я обратил внимание на то, что все, кто через нас проходили обязательно отпускали замечания странного характера:

- Видели отморозков! Но таких, как вы надо в цирке показывать, а потом в дурку закрыть!

Наконец я не выдержал и спросил:

- Да объясните вы толком! Чё вы все как сговорились?

- А ты вон в то окно посмотри на перекрёсток.

Опа, это же там, где мы вчера ночью растяжки ставили. Присмотрелся внимательно, даже в бинокль. Хотя там, в принципе, и без бинокля разглядеть можно было...

Я, наконец, понял, отчего так долго возился с растяжкой Табаки. На абсолютно чистом участке дороги лежал лицом вниз труп духа. А из него из задницы торчал металический колышек с привязанной гранатой и проволочкой. Весь этот натюрморт был очень трогательно замаскирован битым кирпичом на абсолютно чистом участке дороги. Н-да, миленько, бля...

А по поводу занятия дома я, как выяснилось, зря паниковал. Нашу роту духи прошляпили. Так все на новые позиции и сели практически без боя. Командира духовского мне даже жалко стало: много потом, наверное, ему начальники интересных слов сказали.

В следующие три дня было «затишье перед бурей», я потом уже понял, что командование очередную гадость для духов вынашивало.

Первый день – отъедались, отсыпались, чистились. Ну а потом встала проблема - чем заняться.

Первое развлечение - пообщаться с противной стороной на предмет разговоров «за жизнь». Ну сами понимаете, беседы проходили просто, без изысков. Всё сводилось к банальному «раком поставим, уроды черножопые» - с нашей стороны, и «будэм рэзат» - с их. На духовских частотах такие «хоры им. Пятницкого» собирались, что любо-дорого. Но поскольку разнообразием эти разговоры не отличались, то скоро они поднадоели, и воспринимались уже как рутина. И вот один раз «беседуем» и слышим:

- Я «Город»! С частоты ушли все!

«Город» - это был позывной комбрига, он с батальоном на войну приехал, как говорится, «порулить в бою». Ну и не выдержало сердце строевого полковника. Решил внести свою лепту и поучить молодёжь.

Эта была Песня. С большой буквы "П". Жаль, что запись не сохранилась для потомков. Её надо было бы задокументировать и в военных училищах изучать, как шедевр военно-прикладного ораторского искусства.

Начал комбриг непосредственно с духов, делая упор на их сексуальные привычки, затем плавно перешёл на свой половой опыт при общении с их родными и близкими. Говорил он всё это скучным, монотонным голосом минут десять - и ни разу не повторился. Ну а когда он затронул тему своего сексуального опыта при контактах с предметами интерьера духовских аулов, те просто начали биться в истерике типа: «Зарэжим, да!». Ну куда им, с кем связались. Котята. Потом как-то эти «литературные посиделки» сошли на нет. Появилось новое развлечение - начали играть в «круглые холодильники».

Суть игры проста и незатейлива. Из холодильника вытаскивается всё, за исключением одной центральной полки, затем на неё кладётся граната без кольца, так чтобы она своим весом прижимала предохранительную скобу. После чего надо аккуратно подпереть дверь холодильника и пнуть его ногой, чтобы граната с этого неустойчивого положения скатилась. После подрыва холодильник «надувается». У кого самый круглый - тот и выиграл. Да, если вдруг будете играть – выбирайте РГД-5, они самые маломощные.

Алкоголь тоже вниманием не обходили, но на войне очень быстро все понимают, что значит «знать меру». Хотя случаи, конечно, всякие бывали.

Помню, я в тот день в гости к другой группе пошёл. У них в подъезде в одной квартире была очень хорошая библиотека, захотелось порыться. И вот перебираю я книги и слышу разговор за столом в соседней комнате, где народ «ужинает»:

- ...да я легко могу из гранаты кольцо выдернуть, скобу отпустить, и пока запал горит - его выкрутить!

- Не, не успеешь...

- Да!? Не успею?! Смотри!

Через пять секунд слышу щелчок запала. Но из комнаты никто перед этим не выходил. То есть они всей тёплой компанией, сидя за одним столом, проверяли – успеет их боевой товарищ вывернуть запал или нет.

Вот такие контуженые герои бывают. Что им духи, да и нахер они им сдались - такие и без духов найдут место для подвигов.

Ну а мы всё-таки доотдыхались. На следующий день с утра, толком ещё не проснувшись, я стоял в ванной - пользовался услугами унитаза. Ввиду того, что санузел был совмещенный, рядом в ванне были грудой свалены все «мухи» и «шмели». Ну а поскольку дело было на войне, то части наружной стены в санузле не было. И вот через этот пролом я вдруг замечаю, что какая-то толпа очень грамотно, перебежками перемещается к нашему дому. Я некоторое время наблюдал за этой группой. Извиняет меня, пожалуй, то, что со сна соображал я не особо быстро, да и сектор наблюдения был не наш. Вот, думаю, кому-то делать нехер, не могли в ППД потренироваться. И тут меня вдруг пробило: ДА ЭТО ЖЕ ДУХИ, БЛЯДЬ!!! Начинаю хватать из ванны всё подряд и в этот пролом разряжать. С такого будильника все, конечно, проснулись. Духов на ноль помножили.

Позже выяснилось, что пулемётчик у соседней группы на посту заснул. На войне такие вещи не прощают, избили его потом жестоко. А я где-то после пятого выстрела сознание потерял. Помещение было маленькое и замкнутое, поэтому меня волной при выстреле и накрывало. Кровь потом из ушей, рта и горла шла. Записали мне это как первую контузию. Ну да ничего, за день вроде отлежался. Только при разговорах орал ещё с неделю, слышал очень плохо.

— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.

— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век... Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем... Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак... Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он... Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».

Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно... С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты... — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.

Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете... Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела...

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот... Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература - это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.
Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.

— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий...
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн.
Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков.
Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый.
Классика, беллетристика, фантастика, детектив.
Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения... По факту утилизирован.... Общественность обеспокоена проявлением... Выпускающая фирма готова понести... Специально созданный комитет постановил...».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать.

И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.

— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От... От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он... как его...
— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.

Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.
— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?

Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети......
Источник: https://rifmnet.ru/stories/life-stories … orela.html